Однажды вечером, когда я, отработав целый день в клинике, заруливал в сумерках к себе в гараж, на подъездной дорожке перед моим капотом застыл в свете фар перепуганный кролик. Я задумался. Мои пациенты с паническими расстройствами никогда не упоминали замирание от испуга. Но ведь я и не спрашивал. На следующий день я спросил. Первый же пациент ответил: «Да, иногда страх парализует меня так, что я, кажется, больше уже никогда не пошевелюсь». Следующие несколько недель я задавал этот вопрос всем страдающим паническими расстройствами – примерно половина сообщила, что в самом начале панической атаки могут ненадолго окаменеть. Вот так эволюционная точка зрения помогла мне разглядеть то, что я годами упускал из виду.

Почему тревожность так часто бывает чрезмерной?

Напрасные страхи во многом объясняются принципом пожарной сигнализации. Как уже говорилось в главе 3, системы, регулирующие такие защитные реакции, как рвота или боль, будут срабатывать до тех пор, пока преимущества в целом превышают издержки, даже если это чревато ложными тревогами. Издержки этих реакций гораздо меньше преимуществ в виде спасения от угрозы, так что в случае реальной или мнимой опасности данная реакция ценой небольшого неудобства гарантирует защиту от гораздо более серьезного ущерба. Именно поэтому мы готовы терпеть ложные срабатывания настоящей пожарной сигнализации. И именно поэтому мы можем безбоязненно принимать лекарства, блокирующие такие реакции, как рвота или боль. И наконец, именно поэтому так распространена напрасная тревожность.

Принцип пожарной сигнализации выводится из теории обнаружения сигналов – той самой, на основе которой инженеры-электрики определяют, являются ли щелчки на телефонной линии сигналом или просто шумом[257]. Правильность решения зависит от соотношения между сигналами и шумом, от цены ложной тревоги и от плюсов и минусов срабатывания сигнала, когда опасность действительно имеется. Если в городе, где часто угоняют машины, чувствительная сигнализация оправдывает себя, несмотря на все ложные срабатывания, то в спокойном и безопасном районе она будет только действовать всем на нервы.

Паническое расстройство развивается из-за ложных срабатываний системы экстренного реагирования. Система эта настраивалась на то, чтобы ускорить спасение, когда организму грозит смертельная опасность. Вы бредете, погибая от жажды, по древнеафриканской саванне, до источника уже рукой подать, и вдруг из зарослей травы доносится едва уловимый шорох. Это может быть лев – а может быть мартышка. Уносить ноги? Зависит от того, во что вам это обойдется. Допустим, цена панического бегства – сто калорий. Остаться на месте можно без затрат – если в траве всего-навсего мартышка. Но если окажется, что шуршал лев, бездействие обойдется вам в 100 000 калорий: именно столько получит лев, когда сожрет вас на обед.

По идее, лев шуршит громче мартышки. Насколько громким должен быть звук, чтобы обратить вас в бегство? Подсчитаем. Если в зарослях скрывается лев, бездействие обойдется вам в 1000 раз дороже, чем приступ паники, поэтому оптимальная стратегия – улепетывать без оглядки, заслышав звуки, громкость которых с вероятностью более 1/1000 указывает на присутствие льва. Это значит, что в 999 случаях из 1000 вы побежите напрасно. Однако в одном случае из тысячи бегство сохранит вам жизнь.

Осознав, что отдельные случаи паники хоть и бесполезны, но зачастую нормальны, мы с пациентами смогли лучше понять проблему. Идея не нова. Такой же логикой руководствовался философ Блез Паскаль, доказывая рациональность веры в бога: больших затрат она не требует, а вот за неверие можно поплатиться вечными муками в аду[258]. Добавим к этому рассуждению несложные математические расчеты и эволюционную теорию – и нам станет яснее, почему так распространены напрасные эмоциональные страдания. А у врачей будут более веские основания решать, когда можно без опаски выписывать лекарства, блокирующие такие нормальные реакции, как боль, жар, кашель и страх, которые в некоторых обстоятельствах никак больному не помогают[259],[260],[261].

Фобии

Боязнь змей и пауков встречается часто. Как и боязнь мостов, высоты, лифтов и самолетов. Еще чаще встречается страх перед публичными выступлениями. Агорафобы боятся покидать дом, их пугает открытое пространство. Однако у нас никогда не было пациентов, которых пугали бы книги, деревья, цветы или бабочки. И в очень редких случаях мы сталкивались с боязнью действительно опасных вещей – ножей, проводов, пузырьков с таблетками, химикатов, мотоциклов… Почему? Это вопрос эволюционный.

Именно ему мы с Айзеком Марксом посвятили целое лето, выясняя, существует ли соответствие между разными тревожными расстройствами и разными видами опасных ситуаций. Как явствует из нижеприведенной таблицы, существует[262].

Часть страхов представляет собой «встроенные» автоматические реакции[263], однако наиболее распространенные преследуют нас не с рождения. Боязнь змей, в частности, не заложена у нас изначально, однако мозг настроен на то, чтобы стремительно ее вырабатывать, как свидетельствуют замечательные эксперименты, проведенные психологом Сьюзен Минекой и ее коллегами в 1970-х. Молодые обезьяны, выращенные в лаборатории, бесстрашно тянутся за лакомством через игрушечную змею. Но стоит им посмотреть один-единственный видеоролик, в котором от этой же самой игрушечной змеи в испуге отскакивает другая обезьяна, и в них поселяется неистребимый страх. Просмотр ролика, в котором другая обезьяна в испуге отшатывалась от цветка, к возникновению аналогичного страха не привел[264]. То есть какие-то стимулы, вызывающие реакцию испуга, мозг готов усваивать быстрее других.

Это самая полезная разновидность социального научения. Не размениваясь на формирование системы, реагирующей лишь на несколько строго заданных стимулов, естественный отбор выработал такую, которая способна использовать сведения, полученные от других особей. Возникающие подобным путем страхи могут передаваться из поколения в поколение. Так, например, черных дроздов приучили, показав ловко смонтированное видео, бояться безобидной пичуги медососа, и этот бессмысленный страх дрозды передали последовательно шести другим птицам[265]. Точно так же передают своим детям боязнь пауков, змей или общественных туалетов человеческие родители.

Мы вполне способны приобрести страх перед современными опасностями – розетками, наркотиками, ножами, однако научение в этом случае будет медленным, поскольку у этих стимулов связь со страхом изначально не заложена. Наглядный и трагический пример – опасность езды на автомобиле. Вождение – самое рискованное из занятий молодежи. Это самая частая причина гибели и страшных необратимых увечий. В 2014 году на дорожно-транспортные происшествия пришлась почти четверть всех смертей среди молодежи в возрасте от пятнадцати до двадцати четырех лет[266]. Во всем мире в автокатастрофах гибнет примерно три тысячи человек в день[267]. И хотя в автошколах рассказывают, чем опасно лихачество и езда в нетрезвом виде, выработать таким путем повышенную осторожность, которая надежно защитила бы