Внезапно Клей сжал зубы так, что у него свело челюсти, и взгляд его устремился к узкой полоске Чесапикского залива.

Итак, Мэри вышла замуж за Дэниела Лоутона. Что ж, пусть. Он получил то, чего всегда хотел, и теперь впереди его ждет блестящее будущее.

Вот только откуда тогда эта боль?

Впрочем, что толку скрывать от себя: без Мэри Эллен долгожданное поступление в академию мало что для него значило. Когда не с кем разделить триумф, радость победы меркнет, разве нет?

Неожиданно ясное осознание того, что Мэри больше никогда не разделит с ним ни радость, ни печаль, ударило его в грудь, отозвалось пустотой где-то внутри. Он почувствовал себя слабым и никчемным. Его Мэри стала женой другого, и он никогда больше не сможет держать ее в своих объятиях.

– Мэри, – сорвалось с его дрожащих губ. – О, Мэри!

Широкие плечи Клея вздрогнули и затряслись, горло так сильно сдавил спазм, что он едва не задохнулся. Подняв руку, он оперся о деревянную раму и, прислонившись лбом к холодному стеклу, заплакал.

А когда слезы иссякли, в глазах его не было боли. Клей никогда больше не плакал, но холод в глазах его и в сердце задержался на долгие годы.

С самого первого дня пребывания в Аннаполисе Клей всю энергию и все свое время посвятил тому, чтобы стать отменным мореходом. Режим в академии был весьма строгим; изматывающие тренировки начались через десять минут после подъема в первый же день учебы. Еще до рассвета Клей и другие «зеленые» курсанты выстроились во дворе. Гимнастические упражнения никому из новичков легкими не показались, но изнурительные физические нагрузки помогали выковать из юношей крепких и закаленных военных моряков. Клей старался изо всех сил, он искренне желал сделать свое по-мальчишески худое тело сильным и ловким.

Морское крещение Клей получил на второй день, когда на маленьком ботике на реке Северн учился основам корабельного дела – устройству корабля, навигации и управлению судном. Вскоре он уже неплохо разбирался в картах, проникся необходимостью неукоснительного соблюдения приказов и ответственности, которую возлагает на моряка командирский чин.

Клей усердно работал и усердно учился. Помимо таких специальных дисциплин, как астронавигация, искусство судовождения, баллистика и артиллерия, он изучал греческий и латынь, штудировал ботанику, геологию, зоологию и философию, а также мировую литературу.

Гибкий и подвижный от природы, он быстро освоил упражнения строевой подготовки, научился четко выполнять команды. Еще он научился отдавать приказы и вести за собой людей в условиях, приближенных к боевым.

Немногие свободные часы Клей предпочитал проводить в одиночестве либо в своей маленькой спартанской комнате в общежитии, либо в библиотеке, славившейся своими обширными фондами. Он редко принимал участие в «набегах в город», которые так любили устраивать его товарищи, за что над ним нередко подтрунивали.

– Что с тобой, Найт? – спросил его как-то сокурсник. – Тебе не нравятся женщины или ты не любишь виски?

– Люблю и то и другое.

– Тогда пойдем с нами, сегодня же суббота. Давай снимем какую-нибудь отвязную красотку, купим выпивки...

– В другой раз.

– А по-моему, ты просто боишься женщин. Я угадал, Найт, верно?

Клей только улыбнулся в ответ. Пусть себе потешается. Когда товарищи ушли, он принялся за книги, не заботясь о том, что следующее увольнение ожидалось только через месяц.

Несмотря на его кажущееся безразличие к окружающим и неизменные отказы от предложений дружбы, соседи по комнате и другие курсанты хорошо относились к Клею; они уважали его за настойчивость и железную волю, а некоторые даже завидовали ему и восхищались его полным безразличием к стараниям старшекурсников вывести Клея из себя. Клей Найт казался им старше своих лет; он никогда не входил ни в какие компании и никого не допускал к себе, от него словно веяло холодом. Он был похож на волка-одиночку даже внешне – такой же сероглазый и нелюдимый.

Ранней весной во время первого года пребывания Клея в академии пришло известие о том, что его мать заболела гриппом. Случай был серьезный, и Клей, получив отпуск, поехал в Мемфис.

К несчастью, он опоздал: его мать, вечная труженица, от которой никто и никогда не слышал ни одной жалобы, умерла ночью накануне приезда сына.

Народу на похоронах было совсем немного. Клей обменялся скупыми словами приветствия с нескольким своими старыми друзьями и знакомыми, но у гроба он стоял один, молитвенно сложив перед собой руки и понурив голову. По-зимнему холодный взгляд его был прикован к скромному гробу все то время, пока седовласый пастор витиевато говорил о том, какой хорошей и доброй женщиной была его мать.

Короткая служба закончилась, и Клей, медленно повернувшись, увидел напротив себя Мэри Эллен Пребл под руку с мужем, Дэниелом Лоутоном.

Когда взгляды бывших любовников встретились на несколько кратких мгновений, темные глаза Мэри блеснули обидой и злостью, а серые глаза Клейтона ответили равнодушным холодом. Они даже не заговорили друг с другом, возможно потому, что Мэри поспешно отвернулась.

Горло Клея сжал спазм. Прищурившись, он безнадежно смотрел, как Дэниел Лоутон провожает Мэри к экипажу. Ему хотелось броситься за своей Мэри, крикнуть ей, что она не может ехать с Лоутоном, потому что должна быть с ним, Клеем!

В памяти вспышкой пронесся тот холодный январский день, когда они, приехав в коляске к заброшенной сторожке, лежали на полу в огненном кругу, нагие и счастливые. Тогда он спросил ее: «Ты ведь не можешь причинить мне боль, правда?»

«Нет, мой любимый, никогда. Ни за что». Вот что она тогда ему сказала, и карие глаза ее лучились любовью. «Никогда, любимый. Никогда».

Словно окаменев, Клей долго сидел неподвижно; он не шевелился до тех пор, пока все не разошлись, и только потом, вытащив нежный белый цветок из лацкана форменного кителя, положил его на могилу матери.

– До свидания, мама, – сказал он и, сморгнув слезы, поднял голову: – Прощай, Мемфис!

Затем Клей повернулся и пошел прочь. Он направился прямо на пристань, сел на речной пароход и поклялся никогда больше не возвращаться сюда.

Когда Мэри Эллен вернулась в громадный особняк Лоутонов в сопровождении мужа, ей больше всего хотелось побыть одной, но Дэниел, как назло, потащился следом за ней в спальню.

– Я думала немного отдохнуть. – Мэри произнесла это в надежде, что он поймет, но Дэниел истолковал ее слова иначе.

– Отличная мысль. – Он многозначительно ухмыльнулся.

– Дэниел, прошу тебя... – Мэри старалась говорить спокойно, – у меня болит голова и...

– Я знаю, как вылечить твою головную боль. – Дэниел снял темный сюртук и стал развязывать серый шейный платок.

Сняв бархатную шляпку, Мэри Эллен попробовала урезонить его: