Этот Рихтер мне не нравится. Он всегда делает такой вид, будто знает больше, чем остальные. Все мы, конечно, знаем, что враг прослушивает наши радиопереговоры, точно так же, как мы прослушиваем все, что летчики противника говорят в эфире. Это известно и двухлетнему ребенку. Не Рихтеру нам об этом напоминать.

Может быть, я несправедлив к Рихтеру. Возможно, он руководствуется добрыми побуждениями. К тому же меня не интересует, что именно он пытается нам доказать. Я выполняю свои обязанности, и до свидания. Хотя, конечно, так не должно быть, и обычно это не так. Мы должны быть единым экипажем, а сейчас мы просто пять человек в одной машине. Я не знаю, что остальные думают по этому поводу, но я понимаю это так. Наш оберлейтенант серьезный человек, в этом нет никаких сомнений. И Макс Бибер тоже приятный парень. Но я их не знаю. Я хочу сказать, я не знаю их по-настоящему. Если завтра в машине окажутся четыре других человека, то вряд ли это замечу. То есть я, конечно, замечу, но мне будет все равно.

Странный парень этот Рихтер. Если встретишь его на улице, то вряд ли вспомнишь о нем потом. Но через несколько дней знакомства начинаешь понимать, что это не тот человек, на которого можно не обращать внимания. Я не знаю, смогу ли объяснить это. Рихтер довольно маленький и тощенький. Лицо как у школьного учителя. Вид несколько коварный, как будто он собирается поймать тебя на вопросе, на который ты не сможешь ответить. Возможно, это из-за его глаз. Я так и не уяснил себе, какого цвета у него глаза. Как будто одна вода. Очень, очень светлые. И всегда красные, как будто он очень долго не спал. Но глаза у Рихтера красные всегда, выспался он или нет.

Кажется, у остальных отношения с ним тоже не слишком складываются. Я считаю, он ставит себя слишком высоко. Но нельзя же совсем его не замечать. Но разговаривать с ним ужасно тяжело. Был, например, случай по поводу моего дневника.

Вчера вечером я сидел и писал, он подошел ко мне и заметил, что у меня, наверное, не сосчитать подружек, раз я постоянно пишу письма. На самом деле он, конечно, видел, что я пишу не письма. А я понимал, что он просто хочет, чтобы я ему это сказал. Так что я сделал вид, будто ничего не слышал, и продолжал писать.

Он помолчал некоторое время, а потом не выдержал и напрямую спросил меня, зачем я веду дневник. Я поднял на него глаза и сказал, что, по моим понятиям, это не его дело. Он продолжал стоять. Я спросил:

– Есть возражения?

Он ответил:

– Нет, конечно нет, но ты знаешь правила?

Я, конечно, правила знал. В них нет никаких запретов на ведение дневников. И я точно знал, что сотни ребят ведут дневники.

Рихтер, конечно, тоже это знал. Он просто хотел набить себе цену. На этот раз не получилось, но он решил не отступать и собрался по крайней мере меня немного попугать.

Рихтер сказал, что да, он знает, что очень многие ведут дневники. Но его удивляет то, что не предпринимается никаких мер по пресечению этого явления. Это, говорит, в конце концов, не самое безобидное на свете занятие. Я ему говорю, что не вполне представляю себе, в чем может состоять опасность. Мы же не берем свои дневники в полет, так что они никак не могут попасть в руки к англичанам. А что касается моего личного дневника, то не было бы ничего страшного, если бы даже с ним и случилась такая неприятность. В нем нет ничего, о чем нельзя было бы рассказать первому встречному, за исключением, правда, того дела с Лизелоттой, так что я не понимаю, каким образом мой дневник может помочь англичанам победить в войне. Рихтер сказал, что дневник может быть потерян или украден, а нам не дано знать, где сидят шпионы и откуда они к тебе подкрадутся. Я подумал, что он шутит, и засмеялся. Но Рихтер был серьезен, как мертвец. Так что я сказал ему, что если он раскроет шпиона, то должен сразу же мне об этом сообщить, чтобы я успел спрятать свой дневник. Однако чувство юмора у этого парня совершенно отсутствовало – он даже не улыбнулся. Подытожил он разговор тем соображением, что все-таки хорошо, что у нас бывают выборочные проверки дневников и записных книжек. Я согласился, что это хорошо.

Собственно говоря, я и сам думаю, что выборочные проверки дневников правильная идея. Меня пока не проверяли, но с другими, я точно знаю, такое было. Вряд ли имелось в виду проверять именно дневники, скорее всего, это были регулярные общие проверки. В конце концов, надо время от времени приводить вещички в порядок.

Несколькими часами позже я вошел в одну из комнат и увидел Хессе и Рихтера, которые о чем-то спорили. Бибер был здесь же. Это просто удача, что мы с Бибером оказались в этот момент там, иначе у этих двоих состоялось бы серьезное побоище. Я не большой поклонник Хессе, но должен признать, что на этот раз он был прав. Даже ангел озвереет от Рихтера.

Они рассуждали о том, что может с нами случиться, если мы выпрыгнем над Англией. Я не знаю, о чем у них шел разговор до того, но, когда я вошел, Хессе рассуждал в том смысле, что хотя он и не в восторге от идеи прыгать с высоты пары тысяч метров, но вполне может себе представить кое-что и похуже. Рихтер на это ответил:

– Конечно, Хессе свободно говорит на английском и к тому же был раньше в Англии. Так что для него это будет всего лишь еще одно приятное путешествие в Англию. И забот там у него никаких не будет, потому что его долг – рисковать жизнью за отечество – будет уже исполнен.

Хессе побагровел от гнева, но внешне все еще держался спокойно. Сказал только, что предпочел бы жить за отечество, чем умереть за него, но, как любой другой, до конца исполнит свой долг. Как и Рихтер, вероятно.

Бибер попытался их примирить, сказал, что он не думает, будто слишком приятно провести остаток войны в лагере для военнопленных, даже если ты говоришь на английском. Но Рихтер набросился теперь уже на него, требуя объяснить, что он имеет в виду под «остатком войны»? Не полагает ли он, что война затянется еще на несколько лет? На этот раз Хессе совершенно вышел из себя. Он сказал, что господин Бибер совершенно не это имел в виду и все им сказанное совершенно разумно. Что, если вы пленены, не имеет значения, говорите ли вы по-английски, продолжал Хессе, и что он очень даже сомневается, что английское правительство пошлет в лагерь девушек вести английские беседы. Что, по всей вероятности, вы не увидите там англичанина, за исключением охранников. Потом он добавил, что не считает все это слишком ужасным, по крайней мере до тех пор, пока в лагере не появится он, Рихтер. А коль скоро он там появится, Хессе немедленно оттуда сбежит, даже если ему придется для этого преодолеть Канал вплавь.

Мы с Бибером засмеялись, засмеялся бы и Рихтер, будь у него хоть капля юмора. Но он оглядел нас с покровительственным видом и глубокомысленно изрек:

– Если бы вы только знали…

Он добился своего, мы действительно были озадачены, и Бибер спросил его, что он такое знает. Очевидно, Рихтер только этого и ожидал. И с упоением принялся рассказывать, что нас ждет в английском плену. Если мы попадем в плен ранеными, нас погрузят в автомобиль как бы для того, чтобы отвезти в ближайшую больницу. Но на самом деле отвезут нас на военный завод или судостроительную верфь или куда-нибудь в этом роде. Так что нашему штабу придется отказаться от бомбардировок этих объектов. Это уже шантаж.