В кабинете появился Зорин, сопровождаемый Ольгой Петровной. Чародей был уставшим, видимо, в заброшенной церкви немало колдовать пришлось, и встревоженным. Его оберег, нательный крестик, сейчас был поверх одежды. Видимо, не только Крестовскому Мамаев мольбу о помощи послал. Иван забасил с порога:

— В Мокошь-граде уже около полугода происходят убийства, подобные убийствам госпожи Штольц и, как мне сообщила Ольга Петровна, госпожи Бричкиной. Мы предоставим информацию для разбойного приказа сегодня же.

— Уже не к спеху! — отрезал обер-полицмейстер и обратился к Крестовскому: — Можете не торопиться. Вы с червеня не особо спешили, а сейчас уж и подавно не стоит. Господин Мамаев отправится с нами в разбойное присутствие и посидит там у нас под замком, пока вы… А впрочем, можете и не делать ничего. Мы сами как-нибудь по старинке, без чардейства бумаги подготовим да в суд дело передадим.

Он обернулся к свите:

— Арестовать!

Я сорвалась с подоконника.

— Одну минуту!

Явление мое обер-полицмейстеру было тем более эффектным, что в спешке я слегка запнулась о край ковра и, чтоб устоять на ногах, ухватилась за плечо шефа, который сидел ко мне ближе всех. Даже сквозь ткань сюртука пальцы мои ощутили жар, и вовсе не любовный, а… Шеф горел, как в лихорадке.

— Евангелина Романовна Попович, чиновник восьмого ранга, коллежский асессор, — представил меня начальству Семен Аристархович.

Я щелкнула каблуками:

— Вынуждена потревожить его высокородие срочным сообщением.

Петухов женщин не любил. Это было написано на его строгом лице аршинными буквами.

— Попович?

— Юное дарование, которое вы, ваше высокородие, изволили назначить в наш приказ.

Петухов, видно, раньше не догадывался, что я женщина. Или догадывался? Он знал! Точно знал, вон как самодовольно глазки блеснули. Это сейчас он мину делает. Он же, наверное, думал, что шеф к нему со скандалом явится, потребует моего перевода. Как же! Барышня-чиновник, смех да и только!

— Говорите, — отыграв удивление на троечку, велел мне обер-полицмейстер.

Я быстро глянула на Эльдара. Он понял, что я сейчас скажу, и покачал головой.

— Господин Мамаев, Эльдар Давидович, не мог совершить вчера убийства госпожи Бричкиной, потому что в это время находился со мной. Кроме меня его присутствие может подтвердить моя квартирная хозяйка.

— Все время?

— Да! — Я тронула указательным пальцем часики на груди. — С половины одиннадцатого до без четверти двенадцать.

Молчание, повисшее в кабинете, можно было резать ломтями, таким оно было густым и осязаемым.

— С сожалением вынужден сообщить госпоже Попович, — спрыгнул с подоконника давешний разбойный чиновник, — что показания возлюбленных в расчет не принимаются.

Я разозлилась. Он меня вообще слышал? И что это за умозаключения? Я кому-то про любовную связь намекала?

— Именно поэтому я сообщила, что моя квартирная хозяйка, Лукерья Павловна, слова мои может подтвердить. Кстати, не имею чести… — Я поправила на переносице очки.

— Толоконников, девятого ранга… — Соперник чувствовал себя посрамленным, во-первых, я выше его по рангу, а во-вторых, он действительно слушал меня невнимательно.

Толоконников смешался, его бормотание стало еле слышным, пока совсем не замолчал. Зато заговорил Петухов. И я поняла, что для выводов некоторым высоким чинам вообще никаких фактов не нужно, у них факты заменяются дремучей фантазией.

— Что ж ты, голубушка, в этом, — обер-полицмейстер махнул рукой в сторону Мамаева и запнулся, будто боясь проговорить при барышне забористое ругательство, — человечке нашла?

Хорошо, вопрос оказался риторическим, потому что вот так с ходу мне ничего не придумывалось. Но его высокородие разразился целой обвинительной речью, в коей клеймил нравы современной молодежи. Я поняла, что Петухов придерживается в жизни взглядов самых консервативных, и решила, что не мне эти взгляды менять.

— Как? Как вы можете терпеть эти его…

Его высокородие достал табакерку. Я криво улыбнулась:

— У нас с Эльдаром Давидовичем свободные отношения, наша с ним любовь выше закостенелых ограничений, накладываемых на нас обществом. А он у нас мужчина непростой, холерический, ему страстями жить надобно!

Я с усилием остановила руку, уже готовую взметнуться к лицу; оттопырив мизинец, отыгрывала я явно купца Жихарева.

— Кхм… — сказал Петухов. — Кхмм… от ведь… поди ж ты…

Решив, что сказала и так больше, чем от меня ожидалось, я молча опустила очи долу. Эх, глупости, Гелечка, творишь. И зачем надо было эту театру здесь устраивать? Могла же потихоньку алиби предоставить или даже подождать, пока Мамаева арестуют, и уже в разбойный с откровениями явиться. Тем более что ежели начистоту, ему пара дней в арестантской только на пользу бы пошла — темперамент его сверхчеловеческий подостудить. А теперь что? Сама ты, Гелечка, актриса проездом из Парижа, только ногу осталось задрать, чтоб нижнее белье продемонстрировать.

— Так вы — эмансипе? — В тоне его высокородия сквозил священный ужас.

— Именно. И ценю, что Эльдар Давидович эти мои взгляды разделяет и поддерживает.

Играть так играть. Нет в жизни ничего хуже недоигранных ролей. Я обвела глазами публику. Шок и трепет, вот как зал держать надо!

Его высокородие опять нюхнул табачку, поморщился, чихнул.

— Однако у вас и подчиненные в приказе, господин Крестовский…

А вот на шефа мне смотреть не хотелось. Абсолютно. Потому что если брезгливость во взглядах чиновных наших гостей трогала меня мало, то неодобрение Семена Аристарховича могло больно уколоть. Все же скосила глаза, посмотрела и тут же вскрикнула:

— На помощь!

Крестовский с откинутой на спинку кресла головой и закрытыми глазами был похож на покойника. Я первой к нему подскочила, тронула за руку, показавшуюся раскаленной, прислушалась к дыханию, ничего не уловив. Через мгновение меня оттеснил от шефа Зорин. Ляля причитала где-то позади — пронзительно, очень по-бабьи, и я почему-то слышала только ее эти причитания.

— Врача? — приказ Петухова звучал слегка вопросительно.

— Спешить надо, — сказал Иван Иванович и, склонившись над телом, без усилий подхватил его на руки. — В лазарет. Ольга Петровна, телефонируйте туда, нам нужны лекари-маги.

— Что с ним?

— Истощение. — Зорин уже шел к выходу. — Эльдар, подсоби.

Мамаев пошел следом, по-особенному держа руки чуть перед собой.

Я тоже не могла оставаться в кабинете.

— Это я виноват, — сокрушался Эльдар. — Я вас вызвал с перепугу, а он в сорока верстах был, да еще дополнительный груз на себе тащил.