«Сижу как дурак», самокритично подумал Павлик. Впрочем, ему было интересно.

– Вопрос очень простой, – сказал Алексей, отдуваясь. Изучил внимательно свой носовой платок, и бросил его в мусоросборник. Вытащил из кармана другой, такой же, и вытер лысину, на которой уже успела проступить испарина – видимо, от выпитой воды. – Что является главным движущим фактором эволюции?

– Эк вы круто… – Олег нахмурился. – Так, эволюция… а мы говорили об удаче… Вы явно хотите связать одно с другим. Но – нет, не соглашусь.

– И тем не менее.

– Я прекрасно знаком с математической моделью эволюции, – возразил Олег, слегка сердито. – Я писал алгоритмы на основе этих моделей. Удача, если дать ее конкретному индивиду, поможет выжить его потомкам.

– Вот именно.

– Его, добавлю, и кого-то ещё, с кем он… э… скрестится. Впрочем, неважно. Эти потомки вытеснят всех прочих, удача у них будет одинакова, а значит, в отборе она перестанет играть роль. Всё. Это будет лишь кратковременный эффект, и кстати, вредный для вида в целом.

– Почему – вредный? – удивился Павлик.

– А вы представьте, что удача досталась безногому, безрукому тупице. И его дети потеснят по-настоящему талантливых, и их, талантливых, признаки будут утеряны.

– Вы не о том, – пожал плечами толстяк. – Хотя, наверное, я сам виноват. Забудьте о биологической эволюции. Подумайте о социальном прогрессе.

– Агрегация, как фактор везенья… – Олег усмехнулся. – Ну да, в каком-то смысле. Хотя, конечно, детей жалко.

– Детей? – удивился толстяк. – Жалко?

– Детей заставляют зубрить последовательность социалистической агрегации, – ответил его собеседник. – Помните? В самый разгар экономического кризиса, Куба объявляет, что будет восстанавливать СССР, к ней присоединяется Беларусь, потом штат Нью-Джерси, Казахстан, Израиль, Сомали… и понеслась. И всё это надо запомнить, и выдать на экзамене. Я и говорю – бедные дети.

– Счастливые дети, – возразил Павлик. – Нам повезло.

– Да! – воскликнул толстяк. – Наконец-то вы поняли!

– Я имел в виду… ну да. Повезло. Гм…

Олег серьезно кивнул.

– Убедили, – произнес он. – Хотя… Впрочем, ладно. Не буду спорить.

– Вы не поверите, – сказал Алексей, – но в старину, еще до Кризиса, была такая поговорка – дурной пример заразителен.

– Предки ошибались, – пожал плечами Павлик. – Заразительным может быть только хороший пример. И кстати… спасибо вам. Вы мне здорово помогли.

– Помог? – толстяк поднял брови. – Ну ладно. Пожалуйста. А как, собственно, помог?

– Просто – помогли, – улыбнулся Павлик. – Разобраться помогли, и вообще. Мне… мне повезло, что я вас встретил.

* * *

«Эта осень на Большом Сырте выдалась холодной, давление подскочило аж до ста миллиметров ртутного столба, а скорость ветра достигала трехсот километров в час, и похоже, это было только начало…»

– Ты – идиот, – сказала Лена. – Клинический. Я-то думала, такие как ты вымерли в ходе эволюции.

– Не, – весело возразил Павлик. – Не вымерли. И не вымрем. Удача на нашей стороне.

…

Кстати, имей в виду – ты тоже едешь. Я уже договорился.

– Я? – растерянно переспросила девушка. – Что мне делать на Марсе?

«Принцип агрегации», подумал Павлик. Вслух же он сказал:

– Тебе там понравится. Просто поверь.

Я слишком легко принимаю чужое мнение. Это плохо само по себе, а уж для журналиста и подавно. Почему-то считается, что хороший журналист должен иметь свою точку зрения и стоять на ней, как греки на Филиппинах… Или не греки… Так или иначе, но когда я ответил категорическим отказом на предложение написать репортаж об открытии второго лунного завода, мой шеф недолго думая принялся рассказывать мне о красотах Луны, романтике и прочей чепухе. Через полчаса я сказал «да». Интересно, сколько времени пришлось бы меня уговаривать, если бы я знал, на что иду? В смысле – лечу?

До сих пор не могу понять, чем это лунный серп напоминает каплю янтаря, хотя мой первый репортаж начинался именно так. Четыре десятка лет назад, когда любой школьник знал слова Кеннеди «Раз мы не можем быть первыми – то будем единственными», сказанные как раз насчет подобного путешествия, вряд ли кто мог представить себе, что на Луну будут посылать корреспондентов, да еще по таким пустякам.

Однако техника не стоит на месте. Пришедшие на смену допотопным «Шаттлам» русские «Прорывы» были вытеснены атомными «Спунами», сделавшими подобные командировки вполне возможными и даже не очень дорогими. Тот, кто так окрестил эти крошечные ракеты, считал, видимо, что они доставят груз в нужное место, как на ложечке. Лишь в последний момент я узнал, что полечу не один, а в компании пяти взрослых самое – шимпанзе. Проводивший предстартовую подготовку механик оказался словоохотливым парнем, так что к моменту старта я успел расстаться со всеми иллюзиями на свой счет.

– Репортаж? – гудел он, зарывшись по пояс в недра какого-то агрегата, о назначении которого я имел понятия не больше, чем мои спутницы. – Пустое! Нужен человек, чтобы их кормить в полете, ну и так далее.

Заметив мой ужас, он счел необходимым дополнить ожидающую бедолагу репортера «прогулку при Луне», как он выразился, двумя-тремя штрихами. Больше всего меня огорчило, что, оказывается, регенераторы воздуха, установленные в ракете, поглощают углекислоту, а вовсе не запах.

– Там в клетках, – пояснил он, – подстилка специальная, она все впитывает. Ну да вы почувствуете… – Он был абсолютно уверен, что наука тут ни при чем, а обезьян на Луну посылают, потому что в штате станции слишком мало женщин…

Старт я перенес неважно, видимо, сказалось нервное потрясение от общения с механиком. Ракета, более всего похожая на керамическую иглу, с оглушительным визгом взмыла ввысь. Двигатель при этом работал почти бесшумно, визжали же обезьяны. Затем наступила невесомость, мы сделали полвитка вокруг Земли, и двигатель заработал вновь, унося меня к Луне.

Чтобы хоть как-то себя занять, я стал разглядывать обезьян, но их поведение в тесных клетках было столь омерзительным, что я вынужден был отвернуться. Может быть, механик и прав… Зачем на Луне столько обезьян?

Я бегло проглядел библиотеку, находящуюся в памяти корабельного компьютера, но нашел там лишь техническую литературу, главным образом по космическим устройствам. Меня привлекло название «дразнилка», и я, на свою беду, решил узнать, что это такое. Дразнилка оказалась не чем иным, как двигателем моей ракеты, сама идея которого должна бы вызвать невроз у нормального человека, даже если отвлечься от того, что эта конструкция находилась в трех метрах под моей задницей. Представьте себе атомный заряд в двадцать килотонн, распиленный пополам. Если половинки совместить – произойдет взрыв, а если растащить – взрыва не будет. И вот, оказывается, ракета получает энергию за счет того, что специальное устройство сближает и растаскивает эти самые половинки десять раз в секунду. То есть взрыв каждый раз начинается, но не успевает произойти.