Треш дождался, когда бетовцы под прикрытием металлических листов и деревянных щитов, оторванных от сторожки кооператива, приблизятся на полста метров, и одновременно с криком «Огонь!» выстрелил сквозь «Плазму» из трофейного ПЯ. Ему вторили Боцман и Апанас, посылая во врага пулю за пулей сквозь марево аномалии. Разгоняемые до тысячи метров в секунду раскаленные кусочки металла прошивали противника насквозь вместе с примитивными укрытиями и армейскими бронежилетами. Три пистолета и одна аномалия сотворили невообразимое – куча трупов, вопли и стоны, поспешное бегство оставшихся в живых вояк и радостный клич ополченцев. Пока трое бродяг бросились собирать трофеи и шмонать трупы под прикрытием Гуляша с крыши гаражей, остальные громко ликовали и выражали благодарность Трешу. Боцман пожал руку сталкеру, а Апанас похлопал того по плечу, обнажив в улыбке кривые желтые зубы. Это уже было похоже на решающую победу.

Обороняющиеся приволокли одного раненого вояку, несколько стволов и снарягу убитых бетовцев. Треш не позволил ополченцам добить пленного. Его поддержал Боцман, успокоив товарищей. Оружие и остатки БК раздали всем, неиспользованную «Муху» закинул на спину сталкер, он же попытался допросить раненого. Безрезультатно – боец с пробитой ключицей, обобранный до нижнего белья бродягами, словно майский жук муравьями, только стонал. Его оттащили в один из гаражей и навсегда оставили там. Треш обратился к мужикам:

– А теперь, братцы-кролики, будет последний и жестокий штурм. Выдюжим его – будем жить! Через пять минут ночь накроет местность, у бетовцев могут быть ПНВ или ночные очки. Да и оптика наверняка у них хорошая. Поэтому побольше огня везде, где можно. Двести, сто метров от нас. А дистанцию в тридцатку вообще выжечь и поддерживать топливом. Готовьте костры, вот эти два артефакта в банках и метательные средства. К первой и второй баррикадам не подходить – ударят по ним, возможно, жахнут из тяжелого. Эй, Гуляш, ты живой там? Сколько зарубок?

– Нормалек. Живой. Четыре.

– Молорик. Так держать!

– Темно уже. Пользы теперича от меня ноль.

– Значит, отдыхай. Бди фланг и лови вояк на фоне костров. Удачи, Гуляш! Так. Апанас, Пума, Димон и Пумба, – подозвал бродяг Треш, – мы с вами будем ударной группой. С себя все лишнее долой, светлые одежки снять, из трофеев взять по гранате, пистолету, ножу и саперной лопатке. И все. Если найдутся еще «яйца» – берите. Налегке пойдем.

– Куда? – У Димона аж челюсть отвисла.

– На кудыкину гору хворост рубить… дальше ты знаешь. – Треш взглянул на атамана. – Боцман, тебе тут рулить, полундру трубить. Мы обойдем блоки, нанесем им удар с тыла и закроем эту тему раз и навсегда. Потом вы меня отблагодарите, наградите хабаром их двухсотого офицера, и я свалю. У меня еще дела на той стороне города.

– Ха. Ты мне нравишься, старпом, все больше и больше, – ухмыльнулся Боцман, разглядывая лицо парня, – ладно, разбежались, братва.

Шершень сам повел остатки взвода в атаку, понимая, что сегодня не их день, но иных вариантов в голове нет. Пан или пропал. Два бойца дружно жахнули из РПГ и РПО, отбросили одноразовые трубы и устремились вперед. Рядом бежала пара бетовцев с приборами ночного видения, еще десяток солдат и командир. Баррикады бродяг озарились всполохами взрывов и огня. Оно понятно – «Шмель-М» и «Муха» в том квадрате никому не оставят шансов на выживание. Оказалось иначе.

Пара баррикад, заранее оставленных защитниками по совету сталкера, превратились в разбросанный горящий хлам. Бродяги, засевшие за последней, третьей свалкой, поднялись и вступили в бой. Опять в нападавших через «плазму» полетели раскаленные пули и выпущенные из рогаток гайки, болты, шурупы. Ночь пронзили искры от горящих коктейлей Молотова, бутылок с мазутом, маслом и смолой. В атакующих летели взрывпакеты, кирпичи, куски стекол. Все это невозможно было отследить в темноте, отчего урон оказался ощутимым, а испуг сильным. Там и сям вспыхивали костры, языки пламени, огненные лужи и брызги. Бродяги, выстроившись друг за другом цепочкой, держа в каждой руке по метательному снаряду, делали по два последовательных броска и тут же освобождали место следующему. Живой конвейер работал четко и слаженно. Окрепший за эти часы ополченец со сломанными ребрами ловко справлялся один, подавая снаряды товарищам на выходе одного из гаражей. Артефакт Треша очень помог ему, быстро подлечив.

Метко брошенный лом оранжевой иглой вылетел из «плазмы», стремительно преодолел пятьдесят метров и пробил тело сержанта. Тот отпрянул на два шага назад, застонал, вытаращив ошалелые глаза на горячую металлическую палку в своей груди, и свалился навзничь. Возле него упал боец с разбитым лицом, рядом уже корчился в агонии солдат с облитой щелочью физиономией. Где-то кричали, стреляли, визжали, а из-за недалеких полыхающих завалов все летели и летели в бетовцев смертоносные снаряды.

Когда одного из ослепших от огненных брызг бойца, прильнувшего к воротам закрытого гаража, схватили две страшные, когтистые лапы лесного монстра и беззвучно утащили наверх, в чащу, Шершень сломался. Истошно завопив и отбросив фанерный щит, он разрядил винтовку в сторону проклятых бродяг, вскинул ствол вверх и издал дикий клич. В этот момент в грудь ему сквозь «плазму» прилетел гаечный ключ. Бронежилет спас от смерти, но вогнулся кевларовыми пластинами внутрь, сломав два ребра и отбросив офицера на три метра назад. Его поднял боец-медик, но тотчас упал рядом со срезанной куском стекла головой. Кровь окатила капитана горячим фонтаном, ладонь уперлась в асфальт с чем-то мокрым и жгучим. Он попытался утереть лицо, но рука в боевой перчатке прилипла к расплавленной массе. И тут пришла боль. Острая всепоглощающая боль, пронзившая тело и мозг. Шершень захрипел, силясь крикнуть, но ногу пробила расплавленная гайка, застряв шипящим куском в хрящах сустава. Он потянулся к нарукавному карману, чтобы достать «антишок», но не успел. Руку по плечо отделил от тела прилетевший диск электроножовки. Конечность упала, зашевелилась, вцепилась пальцами в грунт и застыла в таком положении. Снова сноп крови, адская боль и вспышка в голове. А затем сплошная темень.

– Это я его слупенил! – гордо сообщил после боя Димон, стоя среди товарищей возле трупа Шершня и потрясая арбалетом. – Мой хабар. Стопудово.

– Хабар Треша, – твердо констатировал Боцман, – он подбил его раньше и заслужил по праву.

– Спс, Боцман. – Сталкер присел рядом с мертвым офицером. – Димон, и тебе респект за доброту твою!

Мужики поржали и разбрелись по усыпанному телами бетовцев периметру, чтобы заняться сбором трофеев. Боцман недолго смотрел на Треша, затем сказал:

– Ты же сталкер, бродяга, следопыт. Может, с нами? Или все-таки уходишь?

– Угу, – кивнул Треш, потроша «разгрузку» Шершня. – Извини, Боцман. Я вольный. Одиночка. И у меня уже намечен другой путь. Возможно, гораздо труднее и опаснее вашего, но он мой. И мне придется пройти его до конца…

– Понял, не дурак. Ладно, малый, извини за плен, за насмешки. И спасибо за помощь! А главное, за то, что глаза нам открыл, положение наше в этой новой иерархии помог сохранить и утвердить. И путь показал. Теперь и я знаю, куда ветер дует и где раки зимуют! Не забудь, забери свой хабар, «изоплит», оружие. Это же твое! Бывай, парень. И… только добра тебе!