речи о жалобах, выражении неудовлетворенности или о зависти. Всем должно было быть ясно, что в распределении работ и расходов нет никакой несправедливости, все делалось с соблюдением полного равенства. В отношении детей точно так же не допускались сравнения или оценки, соперничество было немыслимо, дети одного были детьми всех

Так родился семейный миф "Один за всех и все за одного", в который верили все их знакомые. "Ни одна семья во всей округе не живет так дружно, как Казанти. Такая большая семья, и все любят друг друга; никакой вражды, никаких ссор…"

Пиа, жена Сиро, сыграла немалую роль в сотворении мифа. Ее, пришедшую в семью последней (и, соответственно, бывшую у всех в подчинении), свекровь считала святой, при таком укладе жизни это редкость. Пиа была мудрой, всегда готовой помочь, беспристрастной матерью всех детей клана. С собственными детьми ей не повезло – она родила двух дочерей, а в семье ценились сыновья. Она обращалась с ним так же, как с их племянниками и племянницами, не выказывая никаких предпочтений. Более того, готовя и распределяя пищу, она всегда обслуживала собственных детей последними. Иногда дочери находили ее плачущей в ее комнате, но в ответ на их вопросы она всегда отвечала, что у нее болит голова или что она плохо себя чувствует. Если муж, вернувшись с поля, жаловался, что ему всегда достается самая тяжелая работа, она старалась успокоить его, говоря, что он ошибается, что жизнь одинаково тяжела для всех.

На этом этапе мы обнаруживаем в наличии все атрибуты семейного мифа, как они описаны Феррейрой (Ferreira, 1963 г). Первое поколение, представленное старшим Капоччия и его женой, твердо верило: "Выживание, безопасность и достоинство человека зависит от семьи. Если оторвешься от семьи – пропадешь". В контексте реалий патриархальной фермерской субкультуры, гомогенной вследствие своей изолированности, такое утверждение не было лишено смысла.

В отсутствие альтернатив, информации и конфронтации не было и конфликтов. Но когда второе поколение – Сиро и его братья, – выросло, то стало ощущаться разрушительное напряжение. Фашистская эра с ее превознесением землепашцев миновала; демократизация, неся с собой бурную политическую жизнь, стала достигать самых отдаленных деревень. Труд фермера-арендатора считался теперь унизительным и подневольным. Индустриальная культура утверждала себя через кинофильмы, радио, рынки и неизбежные контакты с людьми, умеющими "быстро делать деньги".

Но братья Казанти, все еще руководимые старым Капоччия, были настроены недоверчиво. По всем признакам мир сошел с ума. Но они сильны все тем же – тяжелой работой и сплоченностью. Чтобы оставаться вместе, они должны были создать миф – продукт коллективного творчества, стойкость которого позволит группе устоять против любых разрушающих воздействий.

Этот миф, подобно всем другим, говоря словами Феррейры, "накладывает на своих приверженцев определенные ограничения, которые в конце концов приводят к грубым искажениям реальности. Вследствие этого миф меняет перцептивный контекст семейного поведения, давая готовые объяснения правил, управляющих отношениями внутри семьи. Более того, содержание мифа отражает отчуждение группы от реальности, отчуждение, которое мы, таким образом, можем назвать патологическим". Но для детей, рожденных в этой группе, миф, поскольку он существует, есть часть реальности, в которой они живут и которая их формирует.

Миф Казанти, донесенный до третьего поколения и обретший к тому времени полную законченность, пережил Капоччия и его жену и сохранился после того, как семья покинула ферму. К концу 1960-х вследствие кризиса, охватившего фермеров-арендаторов, пятеро братьев решили переселиться в город. Они были экс-фермерами, неотесанными и необразованными Могли ли они рас статься, поделив свои тяжело заработанные сбережения на крошечные доли. Куда лучше было оставаться вместе и организовать свое дело, которое бы выиграло от их сплоченности

Они основали строительную фирму, которая благодаря строительному буму тут же начала приносить доход. Впервые в жизни у них появился избыток денег: они смогли получать свою долю удовольствий в обществе потребителей. Они могли жить в городских квартирах. И вновь миф восторжествовал: все они вселились в один дом. У них были отдельные квартиры, но двери всегда были открыты для всех членов клана, и они могли навещать друг друга в любое время и без предупреждения.

По мере того как подрастало третье поколение, ситуация осложнялась. Миф должен был приобрести большую ригидность, поскольку ожидания членов группы изменились и разрушительные тенденции усилились. Мелкобуржуазное общество, в которое попали Казанти, отличалось конфронтациями и соперничеством. Детей сравнивали по их успехам в школе, по их физическим качествам, по их дружеским контактам и популярности. Новости и слухи перелетали от дверей к дверям; окна превращались в наблюдательные посты.

Миф Казанти предельно кристаллизовался. Даже двоюродные Казанти были истинные братья и сестры, они разделяли радости и огорчения друг друга. Вместе они переживали неудачу одного, вместе радовались удаче другого. Непреложное, хотя и ни разу не провозглашенное правило запрещало им не только реплики, но и любые жесты, которые можно было бы истолковать как ревность, зависть или соперничество.

Когда Сиро вместе с кланом переехал в город, его дочерям было пятнадцать и восемь лет. Зита, старшая, всегда была сорванцом. Смуглая, крепко сбитая, любящая деревенскую жизнь и физическую активность, она страдала от перемены образа жизни. Девочка увлеклась учебой не из интереса или амбиций, а потому, что это давалось ей легко. Она продолжала чуждаться окружающего, была разочарована в городской жизни и мечтала лишь о том, чтобы когда-нибудь вернуться в деревню. На шестнадцатом году в течение нескольких месяцев она страдала анорексией, после чего спонтанно излечилась от нее.

Нора, вторая дочь Сиро, была еще маленькой девочкой. Совершенно непохожая на свою сестру, она проводила время с двоюродной сестрой Лючианой, с которой они к тому же учились в одном классе. Нора была ближе к Лючиане, чем к родной сестре. Худенькая и невзрачная, Лючиана отличалась живостью ума и честолюбием и всегда была первой ученицей в классе Нора же не проявляла интереса к школьным занятиям и не завидовала успехам кузины.

В тринадцать лет с Норой произошла поразительная метаморфоза. Прежде лишь хорошенький ребенок, она вдруг превратилась в необычайно красивую девушку. Не похожая ни на кого из членов семьи, она стала словно Мадонна тосканского ренессанса. Отец, Сиро, ужасно гордился ею Он носил в бумажнике ее фотографию и показывал ее всем, кому только мог. Однако Нору это едва ли радовало, она нервозно реагировала на все комплименты. Ее вместе с Лючианой и другими кузинами и подругами заставляли выезжать на пикники и ходить на танцы по воскресеньям. Почти каждый раз она возвращалась подавленная, но не могла объяснить почему.

В школе ее дела пошли плохо. Даже когда она