После обеда заявились другие посетители: их иранские адвокаты. Адвокаты не знали, почему их арестовали, не знали, что произойдет далее, и не знали, что они в состоянии сделать для оказания помощи своим клиентам. Пол и Билл не испытывали к ним никакого доверия, поскольку именно эти адвокаты проинформировали Ллойда Бриггса, что залог не превысит двадцать тысяч долларов. Это посещение не принесло им ни дополнительной информации, ни какого-либо успокоения.

Остаток послеобеденного времени они провели в «комнате Чатануга» в разговорах с Негхабатом, Товлиати и Пашой. Пол в подробностях описал свой допрос у Дадгара. Каждому из иранцев было чрезвычайно интересно узнать, упоминалось ли во время этого дознания его собственное имя. Пол рассказал Товлиати, каким образом было произнесено его имя, в связи с предполагаемым конфликтом интересов. Товлиати поведал, как подобным же образом был допрошен Дадгаром перед своим арестом. Пол вспомнил, что Дадгар спрашивал о меморандуме, написанном Пашой. Это был совершенно заурядный запрос по статистике, и никто не мог понять, почему в этом полагалось видеть нечто особенное.

У Негхабата была своя теория, почему они попали в тюрьму.

– Шах делает из нас козлов отпущения, дабы показать массам, что он действительно принимает крутые меры против коррупции, но он выбрал проект, где коррупцией и не пахнет. Здесь не с чем бороться, но если он выпустит нас, то будет выглядеть слабаком. Если бы он вместо этого обратил внимание на строительный бизнес, там обнаружился бы огромный объем коррупции…

Все это было чрезвычайно неопределенно. Негхабат просто давал рациональное объяснение. Полу и Биллу же требовались точные факты: кто приказал принять крутые меры, почему выбрали Министерство здравоохранения, какой вид коррупции предположительно имел место и где находились информаторы, указавшие пальцем на лиц, находящихся теперь в тюрьме? Негхабат вовсе не старался ускользнуть от ответов – у него их просто не было. Неопределенность его отношения к этому делу была характерна для персов: спросите у иранца, что он ел на завтрак, – и спустя десять секунд он примется разъяснять вам свою жизненную философию.

В шесть часов Пол и Билл возвратились в камеру на ужин. Он оказался неважным – всего-навсего остатки от обеда, превращенные в месиво, которое надлежало намазать на хлеб, и чай.

После ужина они смотрели телевизор. Негхабат переводил новости. Шах попросил лидера оппозиции Шахпура Бахтияра сформировать гражданское правительство вместо генералов, управлявших Ираном с ноября. Негхабат объяснил, что Шахпур был вождем племени бахтияров и всегда отказывался иметь что-либо общее с режимом шаха. Тем не менее, удержится ли правительство Бахтияра, зависело от аятоллы Хомейни.

Шах также опроверг слухи, что он покидает страну.

Билл подумал, что это звучит обнадеживающе. При Бахтияре в качестве премьер-министра шах останется и обеспечит стабильность, но мятежники наконец получат голос в управлении их собственной страной.

В десять часов вечера телевидение прекратило вещание, и заключенные вернулись в свои камеры. Прочие сокамерники занавесили свои койки полотенцами и кусками ткани, чтобы защититься от света: здесь, как и в подвале, лампочка светила ночь напролет. Негхабат сказал, что Пол и Билл могут попросить у своих посетителей принести им простыни и полотенца.

Билл завернулся в тонкое серое одеяло и пытался заснуть. Он уже примирился с тем, что им придется провести здесь какое-то время, так что надо устроиться как можно удобнее. Наша судьба в руках других, подумал заключенный.

Их судьба была в руках Росса Перó, и в течение следующей пары дней все его лучезарные надежды пошли прахом.

Вначале новости выглядели обнадеживающими. В пятницу, 29 декабря, позвонил Киссинджер с сообщением, что Ардешир Захеди добьется освобождения Пола и Билла. Сначала, однако, сотрудники посольства США должны провести два совещания: одно – с чиновниками Министерства юстиции, другое – с представителями шахского двора.

В Тегеране заместитель американского посла, посланник-советник Чарльз Наас лично занялся организацией этих совещаний.

В Вашингтоне Генри Пречт в Госдепе также побеседовал с Ардеширом Захеди. Свояк Эмили Гейлорд, Тим Риэрдон, переговорил с сенатором Кеннеди. Адмирал Мурер пустил в ход свои связи с правительством военных в Иране. Единственным источником разочарования в Вашингтоне стал Ричард Хелмс, бывший посол США в Тегеране: он чистосердечно признался, что его старые друзья более не обладают каким-либо влиянием.

«ЭДС» проконсультировалась у трех различных иранских адвокатов. Один из них был американцем, специализировавшимся на представительстве корпораций США в Тегеране. Два другие были иранцами: один обладал хорошими связями в прошахских кругах, другой, напротив, близок к диссидентам. Все трое согласились, что то, как были брошены в тюрьму Пол и Билл, являлось в высшей степени неправомочным и что залог представлял собой астрономическую сумму. Американец Джон Уэстберг заявил, что самый крупный залог, о котором он когда-либо слышал в Иране, составлял сто тысяч долларов. Это подразумевало, что следователь, отправивший Пола и Билла в тюрьму, действовал на шатких основаниях.

В Далласе финансовый директор «ЭДС», уроженец Алабамы с неторопливой манерой речи, работал над тем, каким образом корпорация могла бы – в случае необходимости – обеспечить внесение залога в сумме 12 750 000 долларов. Адвокаты проинформировали его, что залог может иметь одну из трех разновидностей: наличные; аккредитив, оформленный на какой-либо иранский банк; или право залога на имущество в Иране. «ЭДС» не владела имуществом такой стоимости в Тегеране – компьютеры фактически принадлежали министерству, – и, поскольку иранские банки бастовали, а в стране царила смута, – выслать тринадцать миллионов долларов наличными не представлялось возможным. Так что Уолтер занялся оформлением аккредитива. Т. Дж. Маркес, в чьи обязанности входило представлять «ЭДС» инвестиционному сообществу, предостерег Перо, что для компании, чьи акции находятся в свободном обращении на рынке, может оказаться незаконной выплата такого количества денег в виде того, что, собственно говоря, приравнивалось к выкупу. Перó ловко обошел эту проблему: он выплатит эти деньги лично.

Перо был оптимистично настроен на то, что вызволит Пола и Билла из тюрьмы с помощью одного из этих трех способов: юридическое давление, политическое давление или уплата залога. Затем начали поступать скверные новости.

Иранские адвокаты запели другую песенку. Они по очереди сообщали, что дело было «политическое», обладало «высокополитическим содержанием» и представляло собой «щекотливую политическую проблему». Джона Уэстберга, американца, иранские партнеры попросили не браться за это дело, потому что это ввергнет корпорацию в немилость со стороны могущественных людей. Очевидно, следователь Хусейн Дадгар действовал отнюдь не на шатких основаниях.

Адвокат Том Люс и финансовый директор Том Уолтер поехали в Вашингтон и в сопровождении адмирала Мурера посетили Госдеп. Они надеялись сесть за стол с Генри Пречтом и разработать деятельную кампанию по освобождению Пола и Билла. Но Генри Пречт проявил холодность. Чиновник пожал им руку – он не мог поступить иначе, когда их сопровождал бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов, – но не снизошел до беседы с ними за одним столом. Ответственное лицо передало их подчиненному. Подчиненный сообщил, что ни одно из усилий Госдепа не увенчалось успехом: ни Ардешир Захеди, ни Чарли Наас не оказались в состоянии добиться освобождения Пола и Билла.