Нос человека чует трупный запах в совершенно мизерной концентрации. И кстати, на мой взгляд, это подтверждает тот факт, что наши обезьянопредки были совершеннейшим образом всеядны – то есть при случае не брезговали подхарчиться хорошенько полежавшей на солнце сочной дохлятинкой. Как найти вкусную падаль? Само собой – по запаху!

Читал, как на побережье Ледовитого океана прибрежные народы запасают мясо впрок. Они просто бросают его в специальные ямы – безо всякой соли. Ведь, само собой, соль – это драгоценность. А мясо в этих ямах нормально скисает, гниет без доступа кислорода. А потом его едят. Невкусно, да, но очень питательно. Особенно в голодный год. Европейца от такой пищи не то что вывернет наизнанку – такая «еда» его просто убьет. Наши желудки, кишечник не приспособлены для потребления такой пищи. Нет каких-то нужных для того ферментов. А всяким там ненцам или алеутам – все равно как для меня пирожки с капустой. Вкуснота!

М-да. От морга – к кулинарии. Полет человеческой мысли не имеет границ!

Есть у нас один участковый – Федулов. Хороший мужик, только давно уже ходит в капитанах. Гораздо, гораздо дольше, чем я в лейтенантах. Давно уже переходил срок присвоения звания, само собой. Проблема та же, что была у меня, – бухает по-черному. Так вот он совершенно не выносит морга, хотя каждому участковому регулярно приходится в нем бывать. Федулов служит участковым уже лет пятнадцать, но так привыкнуть и не смог. Выходит из морга бледно-зеленый, шатается и… блюет за углом. Ну вот такая у него душевная организация, что поделаешь?

Цинично я про смерть и трупы, да? Наверное. Но только есть такая работа, на которой начинаешь относиться к человеческим страданиям и смерти с оттенком цинизма. Здорового цинизма, кто бы там чего ни говорил. Иначе просто спятишь. И пустишь себе пулю в лоб. Или еще хуже – в добропорядочных граждан, которых ты и обязан защищать.

То же самое касается врачей. У каждого из которых имеется свое, персональное кладбище, наполненное пациентами.

Такова жизнь, что поделать. И такова профессиональная деформация, как это явление называют психиатры. Ментам бывает смешно то, что приведет в ужас простого обывателя, и они равнодушны к тому, что обывателя отправит в гарантированный долгий «нокаут». В обморок то есть.

После того как я сдал труп равнодушным, со зверскими лицами санитарам морга, жующим свой очередной бутерброд (время ужина!), отправился в опорный, в котором оставил свой знаменитый «чемодан». На сегодня хватит «развлечений». Надеюсь, мне не приснится физиономия несчастного бомжа, созерцающего небесный свод.

Рабочие семенной базы свалили, бросив меня в морге и угнав базовый «газон», так что к опорному пришлось добираться на троллейбусе и автобусе, что не добавило мне хорошего настроения. Я кипел и представлял, как ловлю этих гадов нетрезвыми и оформляю каждому еще и мелкое хулиганство, чтобы покарать как можно сильнее. И при этом знал, что, скорее всего, этих чертовых работяг больше никогда и не увижу. Да и слава богу. На кой черт они мне по большому счету сдались?

В опорном сидел один лишь Городницкий, но и он уже складывал бумаги. Увы, в отличие от Городницкого, с трупом я провозился до позднего вечера, не исполнив ни одну из своих бумаг.

Отвратительно! Надо было свалить домой, да и все! Перекинули бы труп на Городницкого, да и хрен бы с ним! Что я, трупов не нюхал и морга не видел?! Викторыч вечно как-то умудряется ускользнуть от неприятных дел. Вообще-то сегодня было его дежурство в опорном!

Кстати, насчет «перекинуть труп»: вспомнилось вдруг, Михалыч, бывший старший участковый, рассказывал. Может, врал, а может, и нет, но очень уж похоже на правду. В общем, нашли на стадионе труп. Старый стадион, на нашей зоне находится, никто уже на нем не занимается – не до того, нужно ведь бабло ковать да деньги пробухивать. Не до легкой атлетики! Бокс – это еще куда ни шло, бокс – «это в тему, пацаны!».

А надо знать, что граница районов города проходит ровно посредине этого стадиона. В общем, выехала наша опергруппа, смотрят – труп криминальный. Ножевое. И лежит этот труп почти на границе района, но… с нашей стороны. И что делать? Подумали, подумали… сейчас навесят глухаря, раскрываемость и так ниже плинтуса… взяли да и перетащили труп на сторону соседей! И радостные свалили обедать.

Проходит пара часов – звонок в отдел! Труп на стадионе!

Наши сразу на дыбы – мы выезжали! Труп не наш! А им – не брешите! Ваш труп, ваш! На вашей стороне!

Едут. Смотрят – точно! На нашей! А не мог быть на нашей! Суки какие-то перетащили! Группа из соседнего райотдела, видать, перетащила!

Хватают несчастного, волокут на сторону соседей. И звонят: мол, труп, все такое прочее, на стороне такой-то. Но не уезжают, а прячутся в кустах!

Приезжают соседи, опергруппа, смотрят, шибко матерятся, хватают труп, чтобы волочить его на территорию к конкурентам… и тут – ап! «Стоять, бояться!» Наши.

Ругань, хватание за грудки и всякое дальнейшее безобразие. Когда схватились уже за стволы, старшие с обеих сторон опомнились, так как остатки памяти о том, что они на службе, еще сохранились. Старшие рявкнули и остановили эпическую битву. Не хватало еще друг друга перестрелять в процессе отражения глухаря!

Закончилось все просто – кинули монетку. Орел – наш труп, решка – их.

Наши проиграли и под довольные ухмылки конкурентов поволокли его на нашу территорию. Договор дороже денег!

Я не особо поверил этой истории, Михалыч известный выдумщик и рассказчик, но в ней есть все, что присуще нашей ментовской жизни, – желание как можно меньше работать, страх получить снижение показателей по преступлениям и конкуренция с соседями, по большому счету такими же, как мы, поливаемыми всеми дождями ментами. Дождями природными и «золотыми дождями» от начальства и «демократической общественности».

Забрав «чемодан», побрел домой, оставив закрывать опорный старого кадра Городницкого. Ему-то проще, сейчас сядет в свой «жигуленок» и покатит – что ему какой-то там общественный транспорт? Это для таких плебеев, как я.

Уже когда выходил, услышал крик Городницкого:

– Стой! Андрей! Да стой ты! Тут тебе телефонограмма!

– Что за телефонограмма? – недоуменно переспросил я, усталый, опустошенный, пропитанный запахом мертвечины и табака.

– Не знаю. На, читай!

Городницкий ушел в кабинет, а я стал всматриваться в листок бумаги, стоя под гудящей и моргающей лампой дневного света. Отвратительное изобретение! Под ней все делается мертвенно-бледным, а мерцание и гул этой гадины доводит до исступления слабые нервы участкового, потрепанного жизнью. Так бы и врезал по ней рукояткой швабры!

На листке было написано: «Для Каргина. От Сазонова. Согласен. Завтра, в любое время».

Оп-па! Есть! Стрельнуло! Отлично!

Я повернулся и, не чуя ног, зашагал на улицу, чтобы окунуться в мокрую пелену дождливого июньского вечера. По дороге проносились машины. С ревом, клекотом тормозя двигателями, к остановке подлетали огромные желтые «икарусы» – жизнь двигалась вперед! И я теперь двигаюсь вместе с ней!