…И угораздило же его, когда судьба Тамары уже была предрешена, на летней террасе кафе присесть с бутылочкой пива за один столик с каким-то кавказцем. Игнат был к этому времени уже достаточно втертый, кавказец — тоже заметно «на градусе», так что знакомство состоялось без лишних светских условностей. Завязалась беседа. Сперва о политике, потом о работе, потом о домашних делах… Вот тогда-то и дернул Игната черт за язык рассказать о своей подопечной, которой уже четырнадцать лет, и ни на что иное, как доставлять головные боли своим «благодетелям», она не способна.

— Ничего не п-поделаешь, но придется… от нее измы… из… б'вляться, — с трудом ворочая языком, посетовал новому другу Игнат.

— Хочешь отказать ей в опеке и отдать в детский дом? — Никаких других вариантов избавления от опостылевшей подопечной Монучар на тот момент просто не представлял. И вообще, семейные неурядицы своего собутыльника его абсолютно не волновали. Он лениво потягивал пиво и рассеянно, просто от скуки поддерживал разговор.

Но его рассеянность и скуку как рукой сняло, когда Игнат, уже не контролируя то, о чем треплет его пьяный язык, ляпнул несколько слов из разряда таких, что порой могут сломать человеку всю дальнейшую жизнь.

— Н-не-е-ет, не детский дом. Мы с суп… спру… короче, с су-пру-гой решили иначе. Этой сикухе не место в н'рмальном чел'веческом обществе. Сорную траву с поля долой! — резко разрезал воздух ладонью Игнат. — Вывезу в лес, двину по голове и… за-а-акопаю поглубже.

— Зачем же так круто? — с интересом уставился на своего собеседника Монучар.

— А вот так! — Игнат подозвал официантку и заказал себе еще пива и чипсы. — К-круто! П-п-потому что так б-б-будет лучше и для нее, и для всех а-а-астальных. Кем она станет, когда подрастет? Уличной шлюхой! Пьяной вокзальной подстилкой! Ничего д-другого… толкового… из нее не получится.

— Бывает, и шлюхи добиваются многого в жизни. Эта твоя подопечная хоть симпатичная? — с показным безразличием спросил кавказец.

— О-о-очень!!! — эмоционально выкрикнул Игнат, и к нему удивленно обернулись посетители из-за соседнего столика. — Чего не отнять у этой з-з-занозы, так это того, что она сим-па-тич-на-я. Но это ед-динственное, чем она может пы-х-вас-таться.

— Говоришь, очень? — На губах у Монучара обозначилась загадочная улыбка. — Не понимаю тогда тебя, генацвале. Зачем брать лишний грех на душу? Зачем убивать симпатичную девочку? Зачем закапывать ее, бедняжку, в лесу? Зачем швыряться добром, когда гораздо разумнее его взять и продать?

— К-кому? И к-куда?!!

— В гарем. В наложницы. В рабство. Туда, откуда эта розетка[49]уже никогда не выйдет на волю. А ты так не только решишь свой головняк и избавишься от подопечной, но еще и получишь конкретные фишки.

— Сколько? — загорелись глаза у Игната.

— Пятнадцать штук баксов, если девчонка, и правда, как ты уверяешь, окажется стоящей.

— А кто покупатель?

— Не всё ли равно? Дело ты будешь иметь только со мной.

— Ну-у-у… если ты это серьезно… — В сладостном предвкушении буквально свалившихся с неба огромных деньжищ Игнат на какое-то время даже протрезвел. И сильно вспотел. — Если это не пьяный базар…

— Слушай сюда! — жестким тоном перебил собеседника Монучар. — Точнее, сначала смотри. — Он припечатал к столу напротив Игната обе ладони, синие от многочисленных тюремных татуировок. — На пальцы смотри! Что видишь?

— Перстни наколоты, — промямлил Игнат.

— Что они означают, конечно, не знаешь?

— Н-нет.

— Объясняю. Я воровской. Я в авторитете. И вся моя жизнь построена по понятиям, ни через одно из которых переступить я никогда не посмею. Одно из понятий — всегда отвечать за свои слова. Так что ни о каком «пьяном базаре», как ты сейчас выразился, не может идти и речи. К тому же учти: я грузин. Гордый горец, — нарисовал чуть заметную улыбку на тонких губах Монучар. — И никогда не поставлю под сомнение свою репутацию, не сдержав данного слова или не выполнив взятых на себя обязательств. А мои обязательства перед тобой сейчас таковы: я готов замаксать за эту девицу пятнадцать кусков, если она, и правда, такая, как ты мне ее описал, козырная.

— Такая, такая, — залебезил Игнат. — Козырная! Красивая!

— Считаю, договорились?

— Да, да! Договорились!

Монучар достал из барсетки записную книжку, вырвал листочек бумаги и, присоединив к нему богатую ручку с золотым пером, протянул Игнату.

— Держи. И записывай свой телефон. Позвоню тебе завтра. Тогда и обсудим детали.

Вот так в течение каких-то пяти минут судьба уже приговоренной к смерти Тамары во второй раз в течение года заложила крутой вираж. Одному заточению предстояло смениться другим…

Узнав об очередном прожекте Игната, Светлана Петровна решительно наложила на эту авантюру запрет. Но разве хоть что-нибудь могло остановить ослепленного посуленными почти что на дармовщину пятнадцатью штуками баксов Игната?

Уже через день он забил стрелку с грузином возле своего гаража. И исправно доставил туда «товар» на стареньком «Опеле», даже не сомневаясь в том, что сидит за рулем этого гнилого корыта если и не в последний, то в предпоследний раз — это уж точно.

Завтра же вложит вырученные за крысеныша доллары в приличную тачку, на которой будет не стыдно проехать по городу!

Но…

Но вместо обещанных долларов в качестве платы ему в ту июньскую белую ночь достались отбитые почки, разбитая бровь и недвусмысленное предупреждение, что «если вдруг что по-пьяне, что по-трезвляне трепанет хоть кому-нибудь своим помелом, куда делась племянница, жизни ему будет отмерено децл». В качестве подтверждения, что это не пустые слова, один из двоих мордоворотов, явившихся к гаражу вместе с грузином, ткнул Игнату под нос ствол пистолета и на память продиктовал его адрес и все его паспортные данные.

— Теперь ты в курсах, что нам известно, где тебя доставать, пидараса, — зловеще процедил он, — и даже не думай о том, что, если запорешь какой-то косяк, то сумеешь от нас куда-нибудь загаситься. Отыщем везде. Потому что мы очень серьезные люди, а ты просто собачье дерьмо. Отправляйся домой и молись, что по своей доброте душевной, христианской, мы еще отпускаем тебя, мохнорылого,[50]с целым очком. Ну, пшел отсюда, чушок!!![51]

И Игнат напоследок получил крепкий пинок, придавший ему ускорение в сторону старого красного «Опеля».

Сделка, можно сказать, состоялась.