Перспектива углубиться в непроходимые заросли плодовых деревьев и кустарника у любого вызывала бы отторжение, но отважный полковник смело ринулся в самую гущу. Когда он дошел до противоположной границы участка, то обнаружил, что за изгородью располагается не соседний дом, как он предполагал, а пустырь. Глубокий овраг, давно превращенный жителями Сосновки в мусорную свалку, делал невозможным строительство, и ряд домов, выходящих на противоположную улицу, начинался несколько дальше.

Установив, что при желании пробраться в дом Рыбаковых совсем нетрудно, Гуров вернулся к строению. Обойдя его по периметру, снова вошел в «парадную» дверь, но в этот раз повернул уже не налево, а направо.

На половине жены было гораздо шумнее и оживленнее, чем в унылом обиталище мужа. Расположение комнат там было таким же и в каждой из них шла оживленная беседа.

– О! Лев Иванович! А я уже вас потерял, – проговорил Артем, неожиданно, как лист перед травой, возникший перед Гуровым.

– Не волнуйся за меня, – усмехнулся тот, – я уже большой мальчик. Что здесь? Все на месте? С тех, кто обнаружил труп, сняли показания?

– Да, майора и водителя, который его привез, сейчас допрашивают, жену пытаемся привести в чувство. У нее была настоящая истерика, не знаю, можно ли вообще будет сегодня с ней поговорить.

– Она заходила в ту комнату?

– Как я понял, да. Зрелище, конечно, удручающее.

– А остальные что говорят? Стрелков и этот водитель. Как его нашли?

– Да очень просто. Заехали за женой, она открыла дверь, прошли на мужнюю половину. Ну и… обнаружили.

– Что-то примечательное было?

– Да нет, кажется, ничего. Рыбаков лежал на столе с пистолетом в руке, работал телевизор. Им жена по дороге рассказывала, что он обыкновенно «под аккомпанемент» напивался, в тишине ему скучно было.

– А что насчет приятеля? Эксперты сказали, что вечером к нему какой-то друг приходил.

– Да, прапорщик, дружбан его закадычный. Они частенько вместе гудели. Это тоже жена по дороге рассказала. В общем-то, этот с ней разговор и дал основные сведения о ситуации. Подробности узнать уже не удалось.

– Истерика? – с пониманием спросил Гуров.

– Она самая.

– Но, по крайней мере, как зовут друга, она успела сказать?

– Да. Виктором зовут. Виктор Зыбин.

Услышав это имя, Гуров сразу же вспомнил разговор в кафе, подслушанный накануне вечером. Сообщая пузатому мужику, что Рыбаков держится только на коньяке, бармен сказал, что эти ценные сведения сообщил ему некий Витек. И теперь, узнав, что близкого друга и постоянного собутыльника Рыбакова зовут Виктор, Лев сделал соответствующие выводы.

«Не иначе, Витек – тот самый, – думал он. – Днем в кафешку наведался последние новости обсудить, ну а уж вечером с самим «первоисточником» решил вплотную пообщаться. Надо будет этого Витька как следует проработать. Когда проспится, конечно. Наверняка он знает не только о склонности Рыбакова к выпивке, но и о некоторых других вредных привычках. Таких, например, как несанкционированная задержка на складах списанных боеприпасов».

Лев был уверен, что Виктор Зыбин сейчас так же непригоден для допроса, как и жена Рыбакова, пускай и по другой причине. Но тем не менее он посчитал нелишним уточнить этот вопрос.

– Его вызвали, этого закадычного дружана? – спросил он у Артема.

– Попытались, – ответил тот. – Но безуспешно. Правда, его состояние все-таки лучше, чем у Рыбакова, он, к счастью, пока еще на этом свете. Но – и только. В плане адекватности и способности к внятному разговору, они с другом практически идентичны.

– То есть получается, нам сейчас и опросить некого, – заметил Гуров. – Жена в истерике, друг в неадеквате. А больше, если я правильно понял, вчерашней ночью никого здесь не было.

– Получается так. Ребята сейчас заканчивают с военными да соседей еще позвали. Тут у них по бокам пенсионеры живут. Деды с бабками. Они, похоже, знают не много, но на безрыбье, как говорится…

– Да, на безрыбье сгодятся и пенсионеры.

В этот момент из соседней комнаты вышел тот самый парень, который в момент прибытия так невежливо повел себя с Гуровым.

– Артем, там жена вроде очухалась. Если хочешь сам поговорить с ней, то… – В этот момент он увидел полковника и осекся.

– Значит, очухалась? – улыбнулся Лев. – Вот и прекрасно. У Артема, я думаю, и другие дела найдутся, а с супругой я сам побеседую. Где она сейчас?

– Она? Она там… в той комнате, – сконфуженно и невнятно забормотал бедолага, от волнения запутавшийся с координатами.

– Проводите меня? – пришел на выручку Гуров.

– Да, конечно.

Следуя за своим провожатым, Гуров прошел еще одну комнату, где ожидали допроса две пожилые семейные пары и мужчина средних лет, потом миновал знакомый коридорчик с окном, где из-за закрытой двери доносился бодрый голос Стрелкова, и, наконец, достиг террасы, точно такой же, какая была на противоположной половине дома.

Здесь было прибрано, на столе не громоздились бутылки и грязная посуда, а возле открытого оконного проема стояло старинное деревянное кресло, в котором сидела средних лет женщина с заплаканными глазами и несчастным лицом.

– Людмила Николаевна, – осторожно и вполголоса, словно боясь разбудить кого-то, проговорил сопровождавший Гурова полицейский. – Вот… оперуполномоченный из Главного управления. Он задаст вам несколько вопросов. Вы сможете поговорить с ним?

– Да, я… смогу, – шмыгнув носом, ответила женщина.

– Присаживайтесь, Лев Иванович.

Взяв один из стульев, стоявших на веранде, полицейский поставил его напротив сидящей женщины. После этого, по-видимому, решив, что сделал все для того, чтобы загладить перед полковником свою предыдущую оплошность, он удалился.

– Я приношу свои соболезнования, понимаю, что сейчас вам трудно говорить, – осторожно начал Гуров. – Но, наверное, все мы заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее разобраться во всех обстоятельствах этого трагического случая и выяснить причину произошедшего. Если я правильно понял, для вас все это тоже явилось полной неожиданностью?

– Еще какой! Еще какой неожиданностью, – произнесла Людмила, утирая слезы. – Я даже предположить не могла… Не представляю, что могло его так… или допился просто уже «до ручки». Не представляю…

– То есть в последнее время не происходило ничего такого, что могло бы стать причиной трагедии? Каких-то особенных неприятностей, ссор, скандалов? Чего-то необычного, что могло бы спровоцировать подобную реакцию? Вы ничего такого не припоминаете?

– Нет, ничего, – немного подумав, ответила Людмила. – Неприятности, они всегда бывают. Такая жизнь. Если из-за каждой неприятности… это тогда… тогда уж всем сразу надо… на тот свет. Нет, особенного ничего не было. Конечно, случай этот… с пожаром. Это, конечно, была неприятность. Опять пить начал. Который вечер уже, как ни приду с работы, все или с Витьком этим своим сидит, или один напивается. Телевизор орет, оглохнуть можно, а ему хоть бы что. Бельма выкатит и вперед.