твою единственную, будет вход для неё в это место всегда открыт, больше не гостьей здесь будет — равной нам, и поможем мы ей раскрыться, если захочешь ты этого. Принимаешь ли ты мои условия?

— Принимаю, — ещё быстрее Вран отвечает, чтобы никто его перебить не успел.

И вспыхивают отчаянием глаза Баи, и сплёвывает на землю в чувствах этот Сивер, и смеётся неожиданно сестра Баи, чьё имя до сих пор Врану неизвестно — и становится чуть шире улыбка великана, а Лесьяра кивает:

— Так тому и быть.

Так тому и быть…

Вот только как быть — и чему именно?

Никаких намёток великих у Врана и в помине нет.

* * *

— Никуда ты не пойдёшь, — шипит Бая, как только Лесьяра уходит. Уходит с Лесьярой великан, уходит девушка рассмеявшаяся, только Сивер в холме с Баей и остаётся.

Вран ждёт немного, взглядом спины в плащах разноцветных провожая. Расплываются эти спины в воздухе мгновенно, будто в глаз Врану что-то попало — расплывается всё точно так же и за оставшейся открытой дверью. Обычно звеняще-чист воздух морозный — а этот в туман непроницаемый превращается, и не может Вран разглядеть ничего из того, что вчера ему на глаза попадалось: ни холмов других, невысоких совсем, ни круга каменного. Только и различает он с трудом, что ещё какие-то люди за рябью этой движутся — много людей, десяток или даже два, но ни лиц их Вран не разбирает, ни одежды. Просто пятна размытые.

Отдаляются плащи, к остальным подходят — далеко они уже от Врана, теперь и вздохнуть спокойно можно.

Так Вран и делает: всей грудью воздух набирает, так, чтобы аж лёгкие заболели, — и выдыхает с шумом, наслаждением, облегчением. Ноги у него чуть не подкашиваются, в сторону его от напряжения пережитого шатает — но всё, всё уже, один шаг к победе он уже сделал, первый шаг, важный самый — согласились люты хоть на что-то, хоть и условия занятные ему выдвинули. Но что Врану эти условия? Деревенские не верили, что он и лютов найти сможет — а он смог, нашёл, он здесь, у них… конечно, не совсем «у них», на пороге застрял, но ведь где порог — там и дом весь, верно же?

— Он тебя не слушает, — Сивер цедит, тревожно себя руками за плечи обхватывая. — Насрать ему на все причитания твои, Бая! Говорили же тебе, говорили всем нам: не водись с людьми, только волком к ним выходи, да и то — если помрут они без тебя! И что теперь? Ты счастлива? Какие ему русалки? Какие ему подвиги волчьи? У него от волка только морда острая, и на ту ветер подует — пополам вместе с телом переломит! Эй, ты, Вран из Хренолесья, или как там тебя! Убирайся отсюда подобру-поздорову, забудь всё, что Лесьяра тебе сказала, и…

— Нет уж, — качает Вран головой.

— А я тебе сказал…

— А я тебе отвечаю: нет. Ты побольше сам попричитай — видимо, думаешь, что толку от этого выше головы. Ты же так многого этим добился.

Искажается лицо Сивера, дёргается он к Врану — но Бая его за плечо железной хваткой ловит.

Делает Вран ещё один вдох глубокий. Смотрит на Баю — и уже ни поддержки на её лице нет, ни понимания, и видит Вран, что сожалеет она уже обо всех словах и действиях своих, но к кому ещё Врану сейчас обратиться?

— Бая, — говорит Вран негромко, проникновенно, как можно спокойнее — а сам в это время судорожно всё, что о русалках знает, в голове перебирает. — Послушай, Бая, ну не дурак же я — знаю, на что согласился, и что делать тоже знаю. Ты на своего брата внимания не обращай — ты скажи мне лучше, Бая… Можешь ли ты еды мне какой принести, хлеба-соли, ткани чистой или, лучше, одежды женской новой?

— Одежды женской?.. — моргает Сивер. — Ты что, совсем уже головой поехал? В девицу хочешь обрядиться и по второму кругу всё это начать? И кем ты назовёшься — Правдиной из Влагополья?

— Да, теперь к тебе в лесу приду, сам уже меня к матери своей приведёшь, — огрызается Вран. — Бая, так что — сможешь всё это достать, да поскорее?

— Зачем тебе? — сухо спрашивает Бая.

Но хорошо уже Вран её изучить успел: хоть и недовольна им Бая, хоть и намерена всем его уговорам сопротивляться до последнего — но появляется в глазах её лёгкий проблеск любопытства.

А большего Врану и не требовалось.

Глава 5. Трясина

— Вы не туда идёте, — шипит Сивер отчаянно. — Не-ту-да! Ты его в лес поглубже отвести решила, Бая? Хорошая затея — но почему не в деревню обратно? Мне он тоже надоел, но не смерти же его за это предавать? Давайте-ка, разворачивайтесь — и назад!

Впервые у Врана слов не находится, чтобы описать, как надоел ему кто-то. Помнит он, что голос Сивера с голосом Ратко сравнивал, да только Ратко по сравнению с чудовищем этим назойливым — самый лучший человек на свете, самый понимающий, самый великодушный. И Войко вместе с ним, и Деян, и Латута тоже — все они замечательные, потому как говорить хотя бы устают, не способны они безостановочно одно и то же талдычить.

А Сивер уже добрый час этим занимается, ничто его не берёт — ни молчание, ни ответы язвительные.

— Я прекрасно лес этот знаю, — спокойно Бая говорит, впереди шагающая. — И место, где русалка твоя живёт — тоже. Ужели не помнишь, как сам меня к ней водил, о помощи просил?

Вран шумно через нос выдыхает. Зря это Бая затеяла, вот вопросы этому неугомонному задавать — последнее дело, точно он от тебя после них не отстанет.

— Тебя? Тебя — водил, просил, — оживляется Сивер. — Но водил ли я туда людей, головой от бездельной юности поехавших? Нет, такого что-то не припомню. А как думаешь, почему не водил? Может, упустил я что-то в правилах наших, подзабыл, как правильно себя вести? Может, говорила нам Лесьяра с детства: лучший способ душе заблудшей помочь — дурака к ней кромешного привести, дурак-то точно ей понравится? Посмешить ты её хочешь? Не спорю, посмеяться может — и с тем же смехом его под лёд и утащит. Слышишь, Вран из Сухолесья? Такая у тебя судьба будет, если не остановишься сейчас же. В прямом смысле на Белых болотах поселишься, сбудется мечта твоя — да только криво-косо сбудется, помяни моё слово!

Нет уж,