(теперь он даже не старался делать вид, будто ищет что-то своё), заглянул через плечо, хмыкнул и полез за стаканом (к соседу слева пришла симпатичная гостья).

Макс поспешно позакрывал назойливые окна, пробурчав: «Мне это неинтересно». Сел писать очередную защитную программу, но её мгновенно стянули, переделали, дописали, выложили в общее пользование и взломали.

Человек в наушниках напечатал: «Это ему давно неинтересно. Он не читает чужих СМС и не подслушивает разговоров! Какова наглость: он даже пытается защититься!» Соседи сверху прочитали сообщение человека в наушниках и гневно вскрикнули: «Значит, он уже всё знает!» Соседи справа запричитали: «Значит, он считает себя лучше других!» Политически подкованный сосед слева весомо заявил: «Значит, он ставит себя против системы». Его симпатичная гостья нахмурилась и стала похожа на обезьянку. Старушки притихли, не зная, что говорить.

Солидный мужчина в красном галстуке озабоченно почесал бровь. Весть об этом зловещем знаке пришла Максу в тот же миг.

Парень беспомощно закрыл лицо ладонями. Медлить нельзя было. Он открыл поисковик, услужливо выдавший самые сокровенные тайны его девушки, — и начал читать. Морозоустойчивые старушки, склочные соседи сверху, вздорные соседи справа, обезьянка соседа слева и сам сосед, человек в наушниках, солидный мужчина в красном галстуке, комнатный Жук, девушка Макса — и многие, многие, многие другие вздохнули с облегчением. «Значит, мы ещё кому-то нужны».

Перемен

Сашка Молчанов вскочил с будильником ровно в семь утра по демисезонному времени.

— С новым утром! — крикнул он.

Родители отозвались хором, но невнятно: мама красилась, папа брился — обычный рабочий передельник. Подросток быстро оделся, умылся, побросал в рюкзак «Науки», «Родной язык», «Реформы как путь к прогрессу», набил пакет сменкой и физкультурной формой. Позавтракал, помахал родителям и выскочил на улицу.

Дома были увешаны флажками и плакатами, маляры споро красили бордюры и заборы, ведь сегодня было 27 новабря, а это значило, что всего через три дня будет большой юбилей — 50 лет Времени Перемен.

Сашка бежал вприпрыжку, рюкзак весело поддавал по спине, а пакет по икре: ну что же ты, давай, лети быстрее! Школьник улыбался погожему дню, люди тоже улыбались. На перекрёстке надо было дождаться синего, и от нечего делать парнишка стал читать плакаты: «Стагнация — это тупик. Мы выбираем новое!», «Только путём постоянных экспериментов можно прийти к идеалу», «Перемены — это движение. Мы — это вечный двигатель!»

Синий свет загорелся, и поток людей повлёк Сашку по Реформаторской. Он свернул у дома, где ещё висела табличка, гласившая: «Улица Главная». Она была прибита поверх ещё какой-то таблички, но рассматривать, что там написано, подростку было некогда: его будильник показывал демисезонное время чисто из-за Сашкиного упрямства, а вся страна уже перешла на летнее.

Школьник едва успел ворваться в класс и встать в последний ряд, для высоких ребят. Буквально тут же вошёл учитель, сказал: «С новым утром!» Поднял руки, и двадцать пять мальчишек и девчонок грянули:

Нам с тобой перемены как воздух нужны,

Грандиозные планы огромной страны.

Изменяясь, мы будем бороться

За достойное место под солнцем…

И примерно так ещё два куплета. Потом Павел Андреевич достал чёрный ящик с вопросительными знаками на боках, подростки побросали туда свои жетончики, учитель с лотерейным грохотом их перемешал. Настало время регулярной ротации, и сердце у Сашки забилось. Может, хоть на этот раз повезёт!

Павел Андреевич заглянул в журнал, подозвал Агафонову и велел ей тянуть. Лене досталось место на задней парте среднего ряда. Она вздохнула и поправила толстые очки. Рита, первая красавица из параллели восьмых переходных, покачала головой и тихо сказала Лене: «Мне наверняка выпадет поближе, я с тобой поменяюсь!» И пошла тянуть следующий, ведь она была Асеева.

Сашка зачарованно любовался солнцем, игравшим в её роскошных каштановых волосах, а потом прекрасным, слегка огорчённым лицом: ей тоже досталась последняя парта. Рита склонилась к Лене и что-то утешительно зашептала, а Сашка так размечтался, смотря на линию Ритиной шеи, что чуть не прозевал свою очередь. Погремел жетонами в чёрном ящике, прикусил щёку и… вытащил место за первой партой у двери.

Стараясь не показать своего торжества, он подошёл к Лене и, смотря куда-то в окно, сказал: «У меня первая. Хочешь, давай меняться». Отличница радостно заблестела очками, взяла у Сашки счастливый жетон и передала ему свой, куда более счастливый. Парень кивнул, засунул руки в карманы и встал в свой ряд, втихую наслаждаясь завистливыми взглядами одноклассников.

Вскоре ротация закончилась, школьники спели первый куплет гимна ещё раз и расселись по своим местам. Павел Андреевич писал на доске тему: «Зачем ввели новый календарь», ребята тихонько переговаривались, будто заново знакомясь, доставали учебники и тетради. Рита прищурилась, переписала тему, а потом вдруг улыбнулась Сашке и сказала:

— Ты молодец, что поменялся с Леной. Она совсем ничего не разглядела бы. Даже мне отсюда плоховато видно.

— Ты что, хочешь пересесть? — спросил мальчишка, силясь изобразить спокойствие в голосе.

— Если бы хотела, уже пересела бы, — прошептала она и тряхнула чёлкой. — По правде, мне здесь даже нравится…

Она снова улыбнулась, а Сашке как будто дубиной блаженства все мозги отшибло.

* * *

А в это время Сашкин отец, Игорь Молчанов, перебирал свои бумаги и встревожено бормотал. Ну никак, никак он не успевал выполнить план. Сегодня нужно было сдать Напёрсткам идеи новых реформ, но как назло, двух не хватало, а вдохновение куда-то испарилось.

— Ром, выручай, — простонал Игорь, показывая свой ущербный список. — Вообще не думается.

— Поройся в старых записях, — лениво ответствовал коллега, разогнул скрепку и воткнул в кабинетный кактус. Тот уже и так был похож на биоробота-дикобраза, но у Ромы скрепок было много.

— Да в каких старых записях? Всё куда-то делось, когда нас перевели на пятый. Да и вообще, после переформирования Отдела новых идей в Проектное бюро перемен, всё самое свежее затерялось где-то в картотеках. Помоги, а?

— Ну не знаю, — протянул друг, пожевал карандаш, воткнул в кактус ещё одну скрепку. — Введение наказания за стародумство и консерватизм.

— Так оно уже есть, — возразил Молчанов.

— То административное, а у тебя будет уголовное. Распиши там покрасивше: реакционная деятельность, распространение ностальгических настроений, пропаганда стабильности и всё такое прочее. Матрёшке точно понравится.

Он даже голоса не понизил, бросил небрежно, как о близком знакомом. Игорь и помыслить не мог, чтобы в самом сердце Департамента перемен назвать Триаду унизительным прозвищем типа Матрёшки или Напёрстков. Разве что про себя, да и то шёпотом. Он проглотил своё замечание и спросил:

— Хорошо, про наказание — допустим. А