– А он вообще нормальный? – так же тихо спросила Марина, с сомнением глядя на жениха.

– А ты что, считаешь, что в тебя только ненормальный влюбиться может?

– Да нет, но странный он какой-то.

– Чего же тут странного? Есть, конечно, легкое отставание в развитии, но ты не огорчайся. Ему сколько лет?

– Тридцать семь.

– Ну, так он годам к пятидесяти выправится, – засмеялась Света и тут же осеклась. Марина смотрела на нее серьезно, как смотрят на человека, который глумится над чужой бедой.

Жених ритмично крутил головой из стороны в сторону, все больше напоминая встревоженного петуха.

К столу подошла пожилая официантка в старомодном переднике с рюшечками.

– Свет, закажи мне кофе, – попросила Марина и добавила: – Почернее, без допинга здесь, пожалуй, не обойтись.

– Господин Хильденбранд, – обратилась к Фридриху Света, – я с вами останусь недолго. Моя подруга не говорит по-немецки, поэтому, если вы хотите что-нибудь обсудить, воспользуйтесь моим присутствием, я все переведу.

Жених вытянул шею вперед и захлопал глазами. Легкие пряди его бесцветных волос прилипли к вспотевшей лысине. Он мучительно молчал.

– Почему вы выбрали это кафе? Вы здесь недалеко живете? – Света попыталась начать разговор.

Жених судорожно глотнул и заговорил. Света внимательно слушала, склонив голову.

– Чего говорит-то? – поинтересовалась Марина.

– Я ничего не понимаю.

– Что, диалект?

– Да нет, скорее, дефект речи.

Слова вырывались из гортани немца с легким шипением, как пар из приоткрытого клапана. Казалось, Хильденбрандт сам испуганно прислушивается к звукам собственного голоса.

– Не могли бы вы говорить помедленнее, – попросила Света. – У меня сложности с немецким языком.

Фридрих сосредоточенно замолчал.

– Как я поняла из вашего письма, вы работаете на большой фирме на складе – так?

Фридрих коротко кивнул.

– А живете вы где? В городе?

– Да, я живу в центре, недалеко от моей работы. – Теперь он с усилием растягивал слова, отчего его речь звучала, как замедленная магнитофонная запись.

– А откуда вы родом? – продолжала допрос Света.

– Я приехал с севера Германии, из Ганновера, – отвечал Фридрих, как на уроке. – Там живет моя мама.

– Она тоже снимает квартиру?

– Нет, у нее свой дом.

– Слышь, Марин, ему в перспективе дом светит, – шепнула в сторону подруги Света.

Дальше Фридрих опять сорвался в галоп и начал тараторить.

– Ну ты что, опять ничего не понимаешь? – спросила Марина, глядя, как лицо подруги постепенно вытягивается от недоумения.

Фридрих замолчал, а Света застыла с открытым ртом.

– Ты мне, в конце концов, переведешь что-нибудь? – не выдержала Марина и дернула подругу за рукав.

– Марин, он спрашивает – у тебя паспорт с собой?

– Зачем ему мой паспорт понадобился?

– Он хочет сегодня на тебе жениться.

– Чего-о?

– Он понял, что вы для этого встретились.

Марина схватила сумку и, щелкнув замком, вытряхнула ее содержимое на стол. На образовавшуюся горку сверху шлепнулось увесистое портмоне.

– Слава богу! Все с собой! Поехали.

– Марин, ты что, с ума сошла? Ты же его в первый раз в жизни видишь.

У немцев принято другое обозначение этажей. То, что у нас считается первым, у них называется – Erdgeschoß, что в переводе на русский язык означает «земляной этаж». Это определение как нельзя лучше подходило к квартире, в которой поселились молодожены. Она была действительно расположена прямо на земле, без всякого задела или перехода. Окна отставали от асфальта сантиметров на десять, не больше, и тут же, сразу за окном, начиналась большая шумная дорога, которая подходила вплотную к дому с двух сторон. Домик был маленький и хлипкий, в три этажа. Его хрупкая конструкция начала шестидесятых никак не была рассчитана на современную агрессию несущихся в три ряда автомобилей. Стены, покрытые грязно-розовой штукатуркой, непрерывно вибрировали и дрожали, вызывая в жильцах смутное беспокойство и страх.

Фридрих, которого по российской привычке подруги быстро окрестили Федей, оказался человеком тихим и болезненным. С робким шуршанием он передвигался по двум крохотным комнатам, как бы боясь обнаружить свое присутствие в этой жизни. Приведя в дом молодую жену, он совершенно растерялся и, не понимая, что же теперь делать, стал пугливо прятаться в другой комнате.

Марина отнеслась к своему новому положению строго по-деловому. Оказавшись после свадьбы с мужем наедине, она послушно приготовилась принести себя в жертву этому бледно-розовому, трясущемуся от страха существу. Но Фридрих, надев пижамку, юркнул под одеяло, пробормотал «Gute Nacht, Ängelchen» [9] , повернулся спиной и притворился спящим.

Марина была приятно удивлена таким неожиданным поворотом событий. Физическая близость с новоиспеченным мужем казалась для нее делом крайне неприятным. Марина долго не могла уснуть. Ощущение было странным – вот она лежит в одной кровати с совершенно посторонним человеком, который всю ночь храпит и тикает. Тиканье раздавалось из Фединой груди, в которой билось сердце с искусственным клапаном. Днем эти звуки заглушались фоном человеческой жизни, а ночью, в тишине, тиканье раздавалось отчетливо, с непереносимой ритмичностью. «Ничего, – думала Марина, – люди в тюрьме выживают, потому что есть надежда на свободу выбраться. Так что же, я в Германии не выживу, в отдельной квартире, с этим заживо засушенным гербарием? – Она повернула голову и бросила брезгливый взгляд на холмик из одеяла, под которым беспокойно двигалась нездоровая Федина плоть. – Ладно, дружок, ты здесь поспи, а я пойду чайку попью». Марина встала и вышла в гостиную, которая одновременно служила кухней. Открыв холодильник, она прикинула, с чего бы начать, и, остановившись на объемной упаковке с колбасой, принялась за еду. Она ела долго, без удовольствия, пережевывая, как пластмассу, все то, что находила в холодильнике, пока, наконец, чувство отвращения к еде не заглушило чувство отвращения к жизни.

– Ну вот, теперь и поспать можно, – пробормотала она и, завалившись на диван, сразу уснула тяжелым крепким сном.

Проснулась Марина рано, встревоженная неприятным сновидением. Ей снилось, будто бы она находится на центральном московском проспекте в стеклянной милицейской будке. Машины выстроились в широкое каре и нетерпеливо рычат заведенными моторами, готовые в любой момент сорваться с места и смести с лица земли будку вместе с Мариной. И кто-то невидимый голосом Левитана командует: «На старт! Внимание! Ма…»