Как только она поняла, что впустила в дом грабителя, сразу предложила ему все наличные деньги и украшения, лишь бы только он убрался. Сначала Смышляева этот план будто бы устроил, он спокойно ждал, пока Тиходольская достанет свою заначку из банки с перловкой, а из трюмо – немудрящие колечки.

Когда злоумышленник положил добычу в карман, Ульяна Алексеевна обрадовалась, решив, что сейчас он уйдет и все закончится. Она не собиралась заявлять в милицию и вообще рассказывать, какой оказалась дурой, открыв дверь, не спросив, кто там.

Но какой-то бес толкнул Смышляева под руку, и он решил, что еще не все свои потребности удовлетворил в этом доме. Заявил, что не верит, будто хозяйка выдала ему все ценное, а потом попытался взять ее силой.

Тиходольская надеялась одолеть его – она женщина крепкая, а Смышляев доходяга, но сразу вышвырнуть его за дверь не удалось, а через несколько минут женщина с ужасом поняла, что начинает выдыхаться.

Тогда она схватила нож и нанесла удар. Убивать она не хотела, только ранить, но вышло иначе.

Ирина вздохнула. Увы, именно такие дурные удары отличаются поразительной точностью.

Хладнокровный убийца промахнется, а мертвецки пьяный ткнет в пустоту – покуражиться, попугать, а попадет прямо в сердце.

Доведенная до отчаяния жена махнет ножом в сторону мужа, и через секунду он труп, а жена потом плачет на скамье подсудимых: «Я не хотела…»

Когда мы теряем контроль над собой, власть забирает случай, а он далеко не всегда к нам дружелюбен.

Впрочем, у Ульяны Алексеевны немного другая ситуация. Она просто пыталась спастись и правильно решила, что отвлечь Смышляева от удовлетворения одного инстинкта можно только включив другой, более важный.

К сожалению, под руку ей попался самый большой из набора кухонных ножей, и нанесенный наобум удар попал прямо в сердце.

– Накануне еще сын приезжал, – вздохнула Ульяна Алексеевна, – и наточил все ножи в доме. Все как-то сошлось одно к одному.

У обвинителя не нашлось к ней вопросов, и Тиходольской разрешили сесть.

Тут Ирина почувствовала, что боль в животе становится сильнее. Пришлось скособочиться в судейском кресле, чтобы ее не чувствовать.

Во рту снова пересохло, Ирина налила себе полстакана тепловатой воды из графина, стараясь не смотреть на ржавый осадок по его стенкам, и выпила, будто лягушку проглотила.

Пригласили следующего свидетеля. Это оказался бодрый старик с румянцем и задорным взглядом домового активиста.

Он рассказал, что около двух часов дня услышал шум и крики, но поначалу решил, будто происходит банальная семейная перебранка. Звуки не утихали, и дед наконец сообразил, что в квартире снизу живет спокойная семья, в которой скандалить не принято. Еще несколько минут было потрачено на размышления типа «а мало ли что, сын напился, или дочь хахаля привела, между людьми чего только не бывает», и только после этого дед спустился вниз. Но пока вооружался молоточком для мяса, пока шел, в квартире все стихло, и дед решил, что все ему почудилось, но на всякий случай позвонил в дверь.

Как только Ульяна Алексеевна открыла, дед сразу понял, что произошло что-то ужасное. Женщина была белая как мел, руки тряслись, а халатик порван и в каких-то пятнах.

Дед устремился в квартиру, но она сказала, что только что убила человека, поэтому до прибытия милиции ему лучше не входить.

Вспомнив фронтовую молодость, дед быстро сбегал к себе за рюмкой водки и папиросами, а заодно прихватил невесткину шаль.

Ульяна Алексеевна выпить отказалась (и очень мудро поступила, отметила Ирина, потому что с алкоголем в крови доверия необходимой самообороне гораздо меньше), но закурила, жадно и неумело втягивая дым.

Так они вдвоем и просидели на лестнице до прибытия милиции.

Сколько именно продолжалась борьба, дед сказать затруднялся, потому что он вообще с возрастом стал глуховат и мог услышать звуки далеко не сразу.

Напоследок он разразился хвалебной речью в адрес Ульяны Алексеевны, о том, какая она замечательная женщина, превосходная мать, воспитавшая троих прекрасных детей, и отличный врач, никогда не отказывает по-соседски, если давление или сердце прихватит.

– Наша скорая помощь, – гордо заявил он, по-ленински указав рукой на подсудимую, – весь дом спит спокойно, потому что знает, случись что, Ульяна Алексеевна тут как тут!

Ирина почувствовала, как вздрогнул и скривился при этих словах заседатель Гарафеев, врач по специальности. И какой недружелюбный взгляд метнул в деда, тоже от нее не ускользнуло.

А ведь и правда. Пока ее приятельница Наташа жила одна, ее акции котировались не слишком высоко: девушка, аспирантка, то есть почти студентка, что она может понимать. Но стоило ей выйти замуж за Альберта, известного хирурга и без пяти минут доктора наук, как в квартиру началось великое паломничество. Люди приходили как к себе домой, и по их поведению непонятно было, кто кому делает одолжение. «Сынок, а посмотри…», «глянь-ка быстренько…», «ой, мне до поликлиники-то уж не дойти, да и очереди такие, что мне не высидеть, так и умру…»

Некоторые считали, что доставили Альберту радость уже тем, что до него снизошли, а обладатели скромного самомнения несли варенье с плесенью, коробки конфет, в которых шоколад совсем поседел от старости, мешки гнилых опадышей со своей дачи (все натуральное зато, не химия из магазина), словом, разный мусор, который брезгливая Наташа тут же выкидывала на помойку.

Альберт никому не отказывал, ведь люди должны помогать друг другу. Только очень скоро выяснилось, что этот прекрасный тезис работает в одну калитку.

Альберт всю ночь не спит, борется с гипертоническим кризом у мамы водопроводчика, потому что «в неотложке этой одни коновалы, или угробят, или в больницу отвезут, а там уж точно помрешь, лучше уж ты, Альбертик, помоги, ты же такой хороший, такой внимательный, такой чуткий».

И водопроводчик пускает слезу по небритой щеке и рвет на себе рубаху: да я! Да для тебя! Да все отдам, ничего не пожалею, ты ж мою маму спас, ты мне теперь ближе родного брата!

Только когда у Альберта ломается в кухне кран, брат-водопроводчик не спешит его чинить. То у него нет прокладок, то срочная авария, то он слишком пьян, то еще что-то, в итоге приходится искать другого специалиста.

А продавщица из книжного, которой Альберт прооперировал вены так, что она может летом спокойно ходить без чулок и в босоножках на шпильке, все время многословно извиняется и рассказывает, почему именно она не смогла отложить для Наташи экземпляр дефицитного романа. Так хотела, и вот уже почти, но буквально в последнюю секундочку…

Ирина тряхнула головой. Это нездоровое состояние мешает ей сосредоточиться на процессе и навевает какие-то абстрактные глупые мысли.

Надо пожалеть Ульяну Алексеевну, заложницу врачебного диплома, и вызывать следующего свидетеля.