Стас кивнул. Мама хотела встать, но он удержал ее и сам принес себе тарелку.

– Спасибо, очень вкусно.

– Скучно тебе в городе, сынок?

Стас пожал плечами.

– А пишется?

– В общем, да. Нормально.

– А у меня творческий кризис что-то накатил, – вздохнул папа и налил по рюмочке себе и сыну, – через месяц надо роман в печать сдавать, а у меня еще черновик не готов. Хемингуэй в моей ситуации давно бы уже не просыхал. А я сижу трезвый и ни с места.

– А у тебя замысла нет или просто не идет?

– И то и другое, – папа театрально развел руками.

Мама встала, забрала у них суповые тарелки и положила по кусочку курицы с овощами. Она не любила рассиживаться за столом, обожала кормить, но сама предпочитала есть в компании книжки.

Родители жили душа в душу, любили друг друга по-настоящему, и вот парадокс – мама была настоящая жена творца, преданная и самоотверженная, и создавала папе все условия для работы, но результаты его трудов считала полной ерундой. Не любила она про колхозников и коммунизм.

– Так давай помогу, – предложил Стас, – вместе набросаем рыбу да и напишем. Что-то я, что-то ты.

Отец нахмурился:

– Ой, не знаю, Стас…

– Давай попробуем. Что не понравится тебе, то поправишь или выкинешь.

– Да нет, в том, что ты справишься, я ни секунды не сомневаюсь. Просто у тебя свои дела, наверное, есть…

Стас засмеялся:

– Какие у меня дела? Только если действительность нашу порочить, так поднадоело уже это занятие.

– Тогда давай попробуем. Только сразу договоримся – на обложке я твое имя указать не смогу, а половину гонорара отдам.

– При чем тут деньги?

– Как появятся, так и будут при чем. Знаешь, сын, считать, что деньги ничего не значат, почти так же плохо, как и ставить их во главу угла.

– Мне просто интересно попробовать себя в прозе, вот и все.

– Стас, денежные недоразумения разрушали отношения и получше, чем у нас с тобой.

– У меня, может, еще и не получится ничего.

– Я в тебя верю. Давай сейчас кофе попьем и пойдем в кабинет помозгуем.

За кофе Стас рассказал о своих приключениях в суде, как они собрались оправдать женщину, убившую насильника, но в самый ответственный момент судью увезли на «Скорой помощи».

– Вы Тиходольскую, что ли, судили? – спросила мама.

Стас не слишком удивился ее осведомленности. Мама была не сплетница, но странным образом знала все про всех сколько-нибудь значимых людей Ленинграда.

– Вот и не верь после этого в судьбу, – вздохнула мама.

– После чего?

– Мы все, конечно, атеисты, но, глядя на семью Тиходольского, поневоле поверишь как минимум в злой рок или проклятие.

– А ты их знаешь?

Мама покачала головой:

– Нет, но Брусницыны когда-то жили с ними в одном дачном поселке.

– Мам, с твоей памятью надо в разведке было работать.

– Так не взяли. В общем, жуткая судьба, врагу не пожелаешь, и похоже, что второй жене в наследство досталось это невезение. Из тысячи вариантов судьба выбирает своей мишенью именно ее. Насильники все-таки не ко всем подряд в дверь стучатся, а судьи вообще раз в сто лет выбывают посреди процесса.

– А ну-ка, расскажи, – папа отставил свою чашку и с интересом взглянул маме в лицо, – это может нам дать толчок для сюжета.

– Побойся бога, Миша, ты же соцреалист! Какой злой рок, когда у нас руководящая и направляющая сила.

– Расскажи.

Брусницын был папин редактор, соответственно, его жена – мамина лучшая подруга. Стас фрагментами помнил, как маленьким приезжал к ним на дачу в Сосново. Словно открытки, запечатлелись в его памяти высокое, казавшееся тогда огромным, крыльцо с облупившейся краской, почти горячее от солнца, сочные, присыпанные пылью лопухи под забором, толстая лягушка в луже и стрекоза с огромными малахитовыми глазами, летящая низко над черной водой. Помнил он и водомерок, часами мог наблюдать, как скользят по поверхности озера эти странные жуки, оставляя за собой легкий, как вуаль, след. Желтые кувшинки тоже помнил, как девчонки делали из них бусы, отламывая мясистый стебель то в одну, то в другую сторону. Тетя Инна Брусницына говорила, что их нельзя называть кувшинками, настоящие кувшинки тут не растут, а это кубышки. Но Стас все равно называл.

Сколько ему было тогда? Года четыре? Да, пожалуй, читать он еще не умел.

Потом папа стал очень хорошо зарабатывать, и семья завязала с дачной романтикой, проводила лето в домах творчества или санаториях, а Стас обожал ездить в пионерский лагерь.

Инна Семеновна, наверное, никогда и не узнала бы о существовании Тиходольского, но тут случилось событие, сделавшее его врагом номер один и главным злодеем всего дачного поселка. У одной дамы вдруг зарожала дочка, неизвестно с какой целью покинувшая цивилизацию на исходе девятого месяца беременности.

Дама заметалась и не придумала ничего лучше, как броситься к Тиходольскому с просьбой отвезти дочку в роддом.

Тот отказал, буркнув, что у него не санитарная машина, но отвел даму к сторожу, где имелся единственный на весь поселок телефон, и вызвал «Скорую помощь», и даже отправился встречать ее у поворота, показать дорогу, чтобы дама могла быть рядом с дочерью в такую ответственную минуту.

Врачи приехали быстро, но роды пришлось принимать на месте. Женщина благополучно разрешилась здоровым мальчиком, и счастливые мать и дитя отбыли в роддом, но новоиспеченная бабушка, вместо того чтобы радоваться прибавлению семейства, люто возненавидела Тиходольского, решив, что он отказал не из здравого смысла, а из вредности и потому, что боялся испачкать салон своей новенькой «Победы».

Теперь все малейшие отклонения от эталона в развитии новорожденного списывались на Тиходольского. Пупок зажил не на десятый день, а на одиннадцатый, у матери плохо отходит молоко, малыш ночью плачет, – все это происходит только и исключительно потому, что жлоб Димочка пожалел машину.

Простой хронометраж событий доказывал, что если бы поступили так, как хотела дама, то роды состоялись бы на лесной дороге под кустом, без присутствия человека с хотя бы начальным медицинским образованием, и тогда исход мог быть совсем другим, но даме эти соображения были нипочем. Успели бы доехать до роддома, и точка. Малыш появился бы на свет в медицинском учреждении, как все люди, и был бы абсолютно здоров.

К сожалению, образ жлоба, трясущегося над своей машиной, был поддержан дачной общественностью, и дама мало-помалу обнаглела и позволила себе поиздеваться над женой Тиходольского, пришедшей в местный магазин за молоком. Та ответила в том духе, что, когда вам в следующий раз понадобится помощь, в наш дом, пожалуйста, не стучите.