Иван допил сок и, не прощаясь, ушел.

Гуров нашел Яшу:

— Ты имеешь с меня.

— Не кашляйте, самое лучшее — мне вас никогда не видеть.

— Не зарекайся, — Гуров нашел свой “Пежо”, связался с Крячко; — Ты можешь разыскать Григория?

— Обязательно, командир.

— Я в Шереметьеве, еду в контору, скажи Котову, чтобы он немедленно связался со мной. Лучше, если он застанет меня в машине.

* * *

Гриша Котов встретился с Гуровым, получил подробные указания, как ни торопился, добрался до нужного госпиталя только к шести часам. Накупив в палатке “сникерсов”, “стиморол” и шоколадок, он отыскал хирургическое отделение, где обаяние и пустяшные подарки оперативника оказались действеннее удостоверения.

Госпиталь был достаточно благоустроен, даже чист, но койки стояли и в коридоре, сестер явно не хватало.

Отловить сестру, вручить ей презент, поговорить несколько минут — максимум, что удавалось оперативнику. К ночи отделение немного успокоилось. Измученные девушки отдыхали в сестринской.

Григорий вскипятил самовар, устроил чай, начал осторожные расспросы. Сестры отвечали неохотно, смотрели устало и настороженно. Наконец оперу повезло, он отыскал девушку, которая только что заступила в ночь и была не столь уставшей.

— Зачем вам Шамиль, случилось чего? — прямо спросила она.

— Родственники разыскивают, — попытался соврать Котов.

— Он круглый сирота, — отрезала сестра и ушла в палату.

К утру Котову удалось создать атмосферу некоторого доверия.

Сестру звали Катя, она работала в отделении третий год, хорошо помнила и чернявого Шамиля, и русского Юрия, сказала, что их выписали по весне в нормальном состоянии. Фамилии больных она не помнит. Григорий понимал, что девчонка врет, что добром ничего не добьешься: вошел в кабинет главного врача:

— Выслушайте меня, профессор. Дело идет о жизни и смерти.

Главный взглянул на Котова безразлично, сухо ответил:

— У нас по нескольку раз в день решается данный вопрос. Уберите это, — он брезгливо оттолкнул удостоверение Котова. — Мне уже доложили о вас. Два дня назад здесь были ваши коллеги, задавали те же вопросы, позже мы выяснили, что карточки больных пропали, словно нельзя было выписать интересующее, — профессор подозвал сестру.

— Девочка, проводи рыцаря плаща и кинжала до дверей. Мне надо на операцию...

Остальное сыщик не слышал, вышел из госпиталя и увидел Нестеренко, стоявшего у машины.

— Поехали или ты решил малость подлечиться? Котов сел в машину и только заметил, что сжимает какую-то бумажку. Опер ее развернул и прочитал: “Заров Юрий Николаевич, 1962 года рождения”.

— Звони в адресное, я нашел, однако, — Котов повеселел.

— Поздно, Маша, пить боржоми, когда почка отвалилась, — флегматично ответил Валентин, включая мотор. — Нас отстранили от дела.

* * *

Генерал Орлов сидел в кабинете первого заместителя министра генерал-полковника Василия Семеновича Шубина и, сдерживая гнев, говорил:

— Столько сил требуется, чтобы удержать оставшуюся горстку российских сыщиков в главке, а вы без объяснения причин отстраняете нас от дела. Ребята хлопнут дверью и уйдут! Кому станет лучше?

Шубин сохранял внешнюю бесстрастность, но в голосе его слышалась обида:

— Вы умудренный жизнью человек, Петр Николаевич, прекрасно понимаете, каждый чиновник действует в рамках своих полномочий.

— Я хочу знать, кто, на каком основании, с какой формулировкой подписал приказ об отстранении Главка от конкретного дела.

— Подписал я, мне приказал министр, — ответил Шубин.

— Что значит приказал? Такие вещи на основании устных заявлений не делаются. Где приказ министра? Где документы? На основании нашего разговора я людей с дела не сниму и работы не прекращу.

— Если меня отстранят, вернут вам Бардина, станет легче? — усмехнулся Шубин. — Министр не станет подписывать приказ, а без него и я не подпишу. Что вы как мальчик, ей-богу? Сказали министру в Администрации, что президент недоволен. Министр обязан реагировать.

— Что, Президент, — Господь Бог? К нему нельзя обратиться, спросить, в чем дело? — Орлов не снижал напора.

— Можно, — ответил Шубин, — но лишь один раз. Во дворце не любят нарушения протокола.

— Я достаточно стар, давно ничего не боюсь. Один раз, так один раз. Но пусть соизволит ответить.

— Не соизволит, — Шубин грустно улыбнулся. — Вас к Президенту не пустят. И меня не пустят. А министр с подобной ерундой не пойдет. И правильно сделает, потому что не царское это дело — решать, кому какое дело вести.

— Договорились! — Орлов поднялся. — Вот вручат приказ, я распишусь, дам соответствующие распоряжения. Министру поклон, а этому проходимцу Рыгалину передайте, если он подвернется моим ребятам, у него могут начаться осложнения со здоровьем.

— Петр Николаевич! — пока Шубин выходил из-за своего огромного стола, Орлов уже вышел из кабинета.

Генерал-полковник вернулся в кресло, нажал кнопку, сказал:

— Соедините меня с Рыгалиным, — и добавил, уже тише: — Знал бы ты — кто накапал. Зотов, так-то вот. И ничего не поделаешь...

* * *

Гуров никогда не видел Орлова, даже в его молодые годы, таким возбужденным, даже яростным.

— Подписать бумагу они боятся! А подтереть собственную задницу не опасаются? Приказа о нашем отстранении пока не существует, мы продолжаем работать!

Нестеренко и Котов не были сотрудниками главка, потому тихо сидели в кабинете Гурова, ждали.

— Наплюй ты на это дело, Петр, — философски изрек Станислав. — Приказано разбираться Рыгалину? Флаг ему в руки!

— Да? А если образуются трупы, вся грязь выплеснется на страницы газет и экраны телевизоров? Приказ о назначении генерала Орлова ответственным за розыск и освобождение посла Рафика Абасова и его семьи существует. А приказа об освобождении засранного генерала от данных обязанностей нет в природе. Кто ответит за трупы? Как ты, такой умный, спать будешь?

— Солженицын написал в свое время: “Бодался теленок с дубом”. Ты получил устное распоряжение, изволь исполнять! — Станислав даже повысил голос.

— Уймись, сопляк! Я знаю, что мне исполнять! А ты будешь исполнять мои приказы!

Гуров курил, пускал дым в открытую форточку, спокойно заметил:

— Мы, пожалуй, пойдем, Петр. Будем у себя. День только начинается, может, еще дождик будет.

Гуров и Станислав вернулись в свой кабинет, где их ждали Котов и Нестеренко. Они уже знали о том, что отстранены от дела, сидели тихие, подавленные.