– Триггер прав. Я ведь отныне даже не могу прикоснуться к тебе без риска навредить, – сказала она почти шепотом.

Я затаил дыхание и украдкой спросил:

– А если бы не боялась, прикоснулась бы?

Тесса понимала, о чем я спрашиваю, или даже скорее – о чем прошу. Она тут же нахмурилась и опустила глаза. Ей никогда не нравились эти разговоры, она пресекала их, едва заметив первые слова в моих молящих глазах. Она всегда была жестока со мной, и мне всегда это казалось несправедливым. Теперь же, когда граница между нами перестала быть невидимой, я обрел уверенность в своем требовании. Я имел право хотя бы заявить о нем.

– Я не перестаю задаваться вопросом: почему они? Они все? Триггер, Кейн… Но не я.

Вот так спустя восемь лет я объявил о своем праве хотя бы узнать причину. Я был готов к очередному отнекиванию, закатываю глаз, взмаху руки, как от надоедливой мошки. Но Тесса тоже решила перестать бегать от ситуации, потому что понимала, что рана не исчезнет со временем, она никогда не переставала кровоточить.

– Может быть, потому что я слишком люблю тебя, Калеб, – ответила она едва слышно.

Я нахмурился. В ее глазах заблестели слезы. Она глубоко вдохнула и напором выдала слова, что жгли ее душу все эти года.

– Я слишком сильно люблю тебя, и боюсь, что, потеряв тебя, не переживу этого.

Вот так просто Тесса призналась в любви. В очень странной любви. И эгоистичной с одной стороны, и логичной с другой.

– Мир слишком жесток, непредсказуем и голоден. Я уверена, что, как только подпущу тебя к себе, он сожрет тебя. А я не смогу с этим смириться. Так было со всеми, кого я люблю. Так случилось и восемь лет назад, когда ты едва не умер.

Я вдруг постиг озарение. Все это время я недопонимал Тесс. Не только физическая боль от ожогов закалила Тессу, но и боль от потери брата, осознание того, что она едва не потеряла меня.

– Ты делаешь выбор за меня. Я об этом не просил. Никто не давал тебе право решать за других, – произнес я, меня вдруг охватила злость.

– Но я решила. И не жалею. Я всегда ныряю очень глубоко, Калеб. Мои поступки граничат с самоубийством, я отправляюсь в миссии с осознанием того, что не боюсь умереть. Но я жутко боюсь терять кого-то. Меня это ломает. И когда я вижу тебя рядом с Бридж, я спокойна, потому что знаю, что она не позволит тебе прыгнуть за мной в пропасть.

Ответ, который я желал, становился все четче с каждым произнесенным словом, но я уже не хотел дослушивать его до конца.

– Твоя смерть, Калеб, уничтожит меня. Она выпотрошит меня, и я никогда не оправлюсь.

Я прислонился к стеклу лбом, прижал к стеклу бионическую ладонь и отчаянно звал Тесс не отвергать меня. И она не стала противиться, как всегда до этого. Она прижала к стеклу свою ладонь. И пусть не полностью, но мы прикоснулись друг к другу, как раньше, как восемь лет назад: ладонь в ладонь.

– Если любишь меня, сделай, как я прошу.

И собственноручно разрывая свое сердце на части, я кивнул.

17 февраля 2071 года. 21.00

Ноа

Ляжка не отходит от меня ни на шаг, мой вездесущий хранитель и неизменный спутник в путешествии длиною в вечность.

Ее присутствие с каждым днем становится все навязчивее – она испытывает мою прочность, охваченная верным предчувствием моего духовного дисбаланса. Она единственная из командиров Падальщиков носит в сердце искреннюю веру в бога, на том мы с ней и сблизились, ведь я вижу божий умысел во всем вокруг: в окружающих людях, внезапных событиях, даже в дуновении ветра и жужжании насекомых. Бог везде. Бог необъятен, как и неизмерим. Он в каждой живой сущности, в каждом моем вдохе и каждом стуке сердца.

Бог – это я, это моя жизнь, моя радость и моя боль.

С тех пор, как моя пуля принесла смерть младшей из сестричек-шишек – Маришке – бог блюдет мою корчащуюся на предсмертном одре совесть, как врач, методично измеряющий, сколько мне еще осталось. Тиски, сжимающие мое искусственное сердце с каждым днем становятся все реальнее и физически ощутимее. Томас, изучивший состояние титановых компонентов и силу магнитной левитации между пластинами, сообщил, что мое искусственное сердце работает, как ему и положено – это часы, и тикают они исправно.

– Тебе не стоит волноваться, – сказал он, похлопав меня по плечу.

Он был уверен в том, что я проживу дольше всех остальных своих товарищей, ведь инженеры Желявы подарили мне вечный двигатель. Сердечно-сосудистые заболевания – основная причина смерти во всем мире во все времена: ни по какой другой причине ежегодно не умирало столько людей, сколько от проблем с сердцем. Эта статистика времен до Вспышки перекочевала и во времена апокалипсиса, потому что  в условиях подземной жизни без солнечного света и со скудным питанием преждевременные инфаркты и инсульты непредотвратимы.

Мне суждено умереть от хронической пневмонии или деменции, обезвоживания вследствие длительной диареи или инфекционных осложнений. Но сердце мое до конца будет стучать, как часы. Я превращусь в безжизненный овощ, но тиканье в груди будет продолжаться. Если оставить мое сердце в теле после того, как в организме откажут все органы до последнего, титановые пластины все равно будут продолжать качать кровь, благодаря магнитам. Со временем вены, артерии, сосуды станут дряблыми, кровь начнет просачиваться сквозь стенки, кости превратятся в трухлявые стебли и начнут крошиться, тело будет медленно гнить, но сердце будет продолжать биться. Никто не знает, каков его запас прочности, это – экспериментальная модель. Эксперимент длиною в жизнь его носителя, даже если носитель уже давно перестал быть его частью.

– Тебе не стоит волноваться…

Мое сердце излучает магнитное поле, по силе которого Томас определяет его мощность, измеряет частоту биения вплоть до миллисекунд. Он подключает цифровой магнитометр к разъему в груди, как будто я робот, и внимательно отслеживает показания. Я знаю, что они в порядке. Мое сердце мощно, как и раньше.

Слова Томаса до сих пор отзывались эхом где-то в глубине памяти.

Ляжка видела то, чего не видел никто другой – тревога меня не покидала. Возможно, тревога стала причиной сбоев в работе мембранных желудочков или прерываний магнитной левитации, из-за которых у меня начиналась одышка. Изредка ее замечала только Ляжка. Я же в этой аномалии видел совершенно четкий божий умысел – мне построили дорогу прямиком к моему раскаянию.

Конец пути обрисовался так ярко и так естественно, что я не видел в нем ничего пугающего или отвратного. Я готов к концу. Теперь я это знаю. Я готов.

– Тебе не нужно проводить со мной все свое время, – произнес я.

Ляжка сидела рядом со мной за столом, уставленным яствами, каких никто из нас еще никогда не видывал: фруктовые пироги, разнообразные салаты, овощные рагу, чечевичные котлеты, а в количестве разновидностей морсов и компотов я даже боялся ошибиться. Жаль, что ничего из этих вкусностей не могло вернуть меня в прежнее расположение духа, когда совесть еще не терзала запахом крови невинной девочки на моих руках.