— Ну, если хочешь, давай прямо завтра уедем отсюда.

— И ты вот так просто бросишь эту свою рыбалку?

— Еще не начинали даже, бросать нечего.

— Нет, Вадик, я уезжать не хочу. К тому же столько денег потратили на отель, на пансион, на билеты.

Жалко денежек. И потом, я же не говорю, что мне тут страшно. Собственно, чего нам тут бояться? Я просто чувствую какой-то дискомфорт — что-то тут не так.

Такое ощущение, что мы как опоздавшие к началу действия в театре. Явились уже ко второму действию.

И пока в толк никак не возьмем, с чего началась пьеса.

Тебе Сережа ничего не говорил?

— О чем?

— Ну, так, вообще… О здешней тихой, размеренной жизни. Он же раньше нас сюда приехал.

— Он приехал раньше всего на четыре дня. И он мне ничего такого не говорил.

Они медленно шли по пустынному темному пляжу.

Причал остался позади. Окончился и поселок. Дома отступили перед грядой песчаных холмов, соснами и морем. Далеко справа мерцала в ночи крупная ярко-оранжевая точка.

— Маяк, — пояснил Кравченко, — его хорошо видно. На море ясно, завтра, значит, будет хорошая погода.

— Ты на меня не сердишься? — тихо спросила Катя.

— За что?

— Ну, не знаю.., мне так показалось. Ты все молчишь, молчишь. Не оставляй меня одну, ладно?

— Тогда пошли в гостиницу, — он обнял ее за плечи, — слышала, что наш капитан Флинт приказал? Завтра подъем в полпятого. А мне еще надо собраться.

— Я на ловлю вашей селедки не поеду, — запротестовала Катя. — Вы что? Я вам не раб, чтобы вставать среди ночи.

— Тогда ничего не попишешь. Удел мужчин — море и тяжкий труд, удел женщин — праздность, трепет ожидания, надежда.

— Вадя, я серьезно. И потом, куда вы рыбу денете, если действительно что-то поймаете?

— То есть как — куда? Юлии отдадим, на кухню.

Я назавтра даже обеда не стал заказывать и ужина в надежде на свежий улов. — Кравченко плавно развернул Катю, чтобы возвращаться. — Так-то… И чтобы все совсем стало кристально ясно, одно маленькое дополнение вскользь, не по теме… Этому сопляку, ну, участковому… Да, да, ему скажи: если не прекратит пялиться на тебя, я его в узел завяжу.

— Сам ему это скажи. Вообще-то, он тоже какой-то странный. Я даже сначала решила — контуженый.

— Вполне может быть, — сказал Кравченко, — впрочем, скорее всего, этот оловянный солдатик не видел настоящих женщин в этой сонной дыре.

— Ну, почему это? — усмехнулась Катя. — Наша хозяйка очень даже ничего, Серега вот шею свернул, на нее глядя. И эта блондинка Марта — тоже.

— Чужое, новое всегда слаще, — глубокомысленно изрек Кравченко, притягивая Катю к себе. — Ну что, едешь со мной завтра?

Катя секунду поразмыслила:

— Еду, если сейчас донесешь меня до гостиницы на руках.

Она не успела ахнуть — Кравченко вскинул ее на руки.

— А ты вроде, Катька, поправилась на пять кило, — заметил он недовольно.

— Пусти сейчас же!

— Тихо. Рыб распугаешь.

— Отпусти меня!

Но он уже шагал семимильными шагами по песку.

И так до самой гостиницы. На втором этаже «Пана Спортсмена» было открыто третье окно слева. Освещенный слабым светом ночника, на подоконнике сидел пригорюнившийся Мещерский. Созерцал лунную дорожку на море. Кравченко опустил свою ношу на землю.

— Все равно никуда не поеду! — торжествующе заявила Катя.

— Куда? — печально поинтересовался Мещерский сверху. — Куда это она не поедет, Вадик?

Перед носом Кравченко захлопнулась дверь гостиницы.

— Ненавижу женщин, — поделился он сокровенным с другом.

Несмотря на все прогнозы и надежды, утро первой настоящей рыбалки оказалось по закону подлости ветреным и хмурым. Море штормило, и было ясно, что это надолго. Причал был пуст. Местные не торопились в море, пережидая ветер. Только в конце мола, возле оранжевого катера суетилась и шумела какая-то компания. Мещерский узнал вчерашних таможенников. Все были еще с ночи под хорошим градусом и не собирались жертвовать воскресным утром из-за капризов погоды.

Кравченко, навьюченный, как верблюд, снастями и рюкзаком, сгрузил багаж в привязанную к молу моторку Базиса. Она качалась на волнах, как ореховая скорлупка, и, если бы не крепкий канат, ей бы давно уже не поздоровилось. Кравченко поежился и поплотрительными, такими осторожными. И чтобы перевести разговор на другую тему, он быстро сказал:

— Красивый камень. Большой какой:! Неужели,. Иван, это ты здесь нашел такой?!

— Здесь смолы нет, — ответил Дергачев, — я тут все дно обшарил. Этот я у мыса Таран взял, там сейчас самая богатая россыпь.

— А может, нам все же стоит тут поискать? Вдруг нам с янтарем повезет? — спросил Кравченко.

— А что, у вас есть снаряжение для погружения? — поинтересовался Дергачев. — Импортное? Хорошо живете, богато. У меня вон полный хлам. Я списанное в порту на складе МЧС купил. Скоро баллон прохудится, и хана. Ну, если вас так янтарь интересует, придется вам осенью сюда вернуться, где-нибудь в октябре.

— Почему? — спросил Мещерский. — Это почему же, а?

— Сейчас, летом, мертвый сезон для ловцов. Штормов нет, — ответил Дергачев, созерцая хмурое бурлящее море. — Смола на дне илом обрастает, не видно ни черта. Осенью ил, водоросли течение уносит, тогда и нырять, и искать легче.

— Это, значит, по-твоему, не шторм? — Кравченко кивнул на море.

— Это штиль для нас, водолазов.

— Тоже мне, дайвер, — хмыкнул Мещерский, — это еще надо посмотреть, кто из нас как ныряет.

— Соревноваться со мной будешь? — Дергачев окинул взглядом маленькую фигурку в дождевике. — А что?

Валяй. Я рискую: ставлю свое худое железо против вашего фирменного.

— Чем же ты существуешь, если сейчас янтарь не добываешь? — спросил Кравченко. — И что тогда тут живешь, раз тут вообще янтаря нет? Ехал бы на этот свой мыс Таран.

— Это мое дело, где я живу, — отрезал Дергачев, — я денег ни у кого не прошу. У вас я в долгу, парни.

И, честно признаться, не очень это мне нравится — в должниках ходить. Особенно у таких, как вы, — чистюль московских.

— Слыхал, как он нас? — Кравченко обернулся к Мещерскому. — Это взрыв местного патриотизма.

— Ну мы едем или нет? — взмолился Мещерский.

— Да погоди ты! А что, Иван, — Кравченко обернулся к Дергачеву, назвав его по имени так, словно знал сто лет, — давай рискнем — твое железо против нашего. А это будет наша фишка, — он взвесил янтарь на ладони. — Кидаем это в море, как Поликратов перстень, спускаемся, и кто первый найдет. Наше снаряжение на кону.