Он тоже вздохнул и посмотрел на меня.

– Не знаю, Лорел.

– Как бы мне хотелось, чтобы она не уезжала! – вырвалось у меня.

Папа нахмурился.

– Я понимаю, что тебе нужно поговорить с кем-то на женские темы. Но, по крайней мере, у тебя есть тетя.

– Мне кажется, тетя Эми ничего в этом не понимает. Думаю, ты должен сказать маме, что ей пора вернуться домой. – Я выжидающе уставилась на него.

Злился ли он еще на нее за то, что она сначала переехала в свою дурацкую квартиру, а потом и вовсе оставила нас? На его лице отразилась боль, и я сразу пожалела о сказанном. Папа издал такой тяжелый долгий вздох, что я поняла: ему так же невыносимо отсутствие мамы, как и мне.

Там, где рос папа, жизнь была простой и замечательной. Его родители все еще живут на той самой ферме в Айове, где он просыпался на рассвете, чтобы заняться хозяйством. Папа говорит, что обожал утром вдыхать аромат люцерны. В двадцать один год он отправился в путешествие на мотоцикле, останавливался в разных городах и подрабатывал – в основном, на стройках, затем, готовый к новым приключениям, уезжал. Он считал, что мир много чего может предложить, стоит только поискать. Но больше всего папа любил рассказывать, как изменилась его жизнь в тот день, когда он встретил маму. Как он встретил ее и вдруг понял, почему иногда бывает достаточно любящего человека и созданной с ним семьи.

Наверное, у меня невольно выступили слезы, потому что папа наклонился ко мне и потер мою макушку костяшками пальцев, что означало – разговор окончен. Мы, в любом случае, говорили с ним сегодня больше, чем за все эти дни.

Мне вспомнилось, как приняв душ после работы, папа пел нам с Мэй на ночь колыбельную, и я чувствовала, как его щеки пахнут одеколоном. Он пел:

«Эта земля – твоя земля, эта земля – моя земля,

От Калифорнии до островов Нью-Йорка,

От секвойного леса до вод Гольфстрима,

Земля, созданная для нас с тобой»[44].

Когда он пел эту песню, каждое место на земле виделось мне тайной, которую я когда-нибудь раскрою. Мир казался мне огромным, сияющим и полным того, что еще не изведано мной. И я принадлежала этому миру, вместе с папой, мамой и Мэй. А теперь мама где-то в Калифорнии. А Мэй уже нет нигде.

Искренне ваша,

Лорел

На осеннем фестивале будет выступать группа, которая играет ваши песни. В первые выходные после Дня благодарения толпы народу собираются в парке у подножия горы. В детстве мы с Мэй каждый год с радостью ждали этот фестиваль. В парке расставляют лотки с поделками, в палатках продают индийский хлеб, жареные перцы чили и даже высушенные зерна красной кукурузы, которые используют для украшения или кладут в пироги. Но с наступлением темноты, когда становится прохладней, всем нужно только одно – музыка. Мамы, папы, дети, подростки – все устремляются к сцене. Все надевают куртки и танцуют. Мои родители танцевали свинг на грязном полу танцплощадки. Они были самыми лучшими. Все смотрели, не отрывая глаз, как они кружатся. Мы с Мэй стояли рядом, держа в руках венки ко Дню благодарения, сделанные тут же, у палаток с поделками, и слизывали с пальцев сахарную пудру от индийского хлеба. Мама смеялась, как девчонка, когда папа подхватывал ее и подбрасывал вверх. В воздухе уже чувствовалось приближение зимы, но мы забывали об окоченевших пальцах, потому что видели родителей влюбленными друг в друга. В эти мгновения мы могли представить себе историю их любви: как они встретились, как создали нашу семью. Мы ими гордились.

В прошлом году Мэй захотелось снова сходить на фестиваль, и мы отправились с ней туда вдвоем. Пошла вторая осень, как папа с мамой расстались. Мы гуляли по парку, ели индийский хлеб, а с наступлением вечера – времени танцев – направились к сцене. Я стояла в стороне, глядя, как сестра танцует и кружится одна. Это напомнило мне, как в детстве при родительских ссорах она устраивала для нас представления в гостиной, тратя все силы, чтобы в нашей семье воцарился мир. Однако после первой же песни сестра сказала: «Пойдем отсюда».

Мы уже собирались уходить, когда появился он. На нем была толстая фланелевая рубашка, во рту торчала сигарета и темные волосы падали на лоб. Мне он показался слишком взрослым. Мэй потом сказала, что ему двадцать четыре года.

– Я Пол, – представился он. – Ты была бесподобна на танцплощадке. – Он протянул Мэй руку, и я заметила у него под ногтями грязь.

Щеки Мэй залились румянцем, и исходящая от нее грусть сменилась медленно разгорающейся радостью.

– Спасибо, – ответила она с легкой улыбкой.

Пол выкинул сигарету и пригласил сестру на следующий танец. Мэй позволила ему взять ее за руку и увести на сцену. Я осталась одна, наблюдая за ними. Мэй тихо смеялась, когда он кружил ее.

После танца Пол попросил у нее номер телефона.

– Дай мне свой, – сказала сестра. – У меня пока нет мобильного, а домой мне звонить не надо.

Поэтому он дал ей свой номер, поцеловал руку и заставил пообещать, что она его не потеряет.

Мэй стала тайком выбираться вечерами из дома. Возвращаясь, она приходила в мою комнату и рассказывала про Пола, с которым встречалась. Помню, как однажды она легла на мою постель и возбужденно прошептала:

– Он мне такое говорит, Лорел! Ты не поверишь.

– Что он говорит?

Сестра счастливо улыбнулась.

– Скажу тебе, когда подрастешь.

– Вы с ним целуетесь? – спросила я.

– Да.

– И что ты при этом чувствуешь?

– Как будто парю над землей.

Она улыбалась так, словно познала все тайны вселенной.

– Он подарил мне это.

Сестра вытащила из-под футболки тонкую золотую цепочку с подвеской-именем – «Мэй». Под буквой «й» висело сердечко. Меня тогда удивило, что Пол, с грубыми сапогами и мозолистыми ладонями, выбрал именно такую подвеску.

Мной владели смешанные чувства по поводу их поцелуев. Я всегда представляла себе бойфренда Мэй похожим на Ривера Феникса, а Пол был совершенно другим. Меня немного страшили мысли о них, как о паре, но я присутствовала при знакомстве Мэй с Полом, и их отношения стали тайной, связывающей меня с сестрой. Она приоткрывала для меня дверь в свой новый мир, и я хотела быть в нем вместе с ней. Поэтому когда сестра стала вскоре брать меня с собой вечерами в кино, где встречалась с Полом, меня совершенно не волновало, что это неправильно. Я бы отправилась за ней куда угодно.

В этом году я пошла на осенний фестиваль со Скаем и своими подругами. Там я, сама того не желая, видела Мэй: сначала кружившую в одиночестве в центре танцплощадки, затем – смеющуюся с Полом; и никак не могла избавиться от тревожно-неприятного чувства. Однако после кантри-музыки на сцену вышла группа, исполняющая ваши песни, и заиграла Light My Fire. Уставший мир воспрянул духом, встряхнулся и начал вращаться, с каждой секундой все быстрее и быстрее. Точно перерождаясь. Мы все танцевали так, будто пытались оторваться от земли и взмыть вверх. Тристан прыгал как мячик, громко подпевая, а Кристен трясла длинными волосами. Натали с Ханной, держась за руки, кружились, пока не упали друг на друга, хохоча. Когда я в середине песни повернулась к Скаю и поцеловала его, у меня возникло ощущение, что я участвую в бейсбольном матче и сейчас отобью мяч. Да так, что он улетит к верхушкам деревьев, упорно не желающим стряхивать с себя глянцевые коричневые листья. Улетит прямо к звездам.