Та, светясь, взглянула на меня.

– Интересно, его родители в зале? Отца почему-то не вижу.

– Он на балконе, – негромко сказала Катька. – Один сидит, кажется, сбоку, потом посмотришь.

– Да ладно, что мне на него смотреть…

Лео сыграл еще два произведения, те же самые, что и месяц назад во Дворце. Так же волновался. Мне опять показалось в двух-трех местах, что он не попал на какие-то ноты. Но, возможно, я просто мало понимаю в том, как нужно играть на маримбе. Волшебный звук маримбы наполнял небольшой зал: словно переливчатые колокольчики, нежные и звонкие, с упругим, плотным и определенным тембром. Даже если Лео от волнения где-то попал мимо клавиш, это не испортило общего звучания. Публика принимала его восторженно. Я догадывалась, что часть зрителей знали мальчика с детства и пришли посмотреть, как стал играть тот малыш, который так трогательно стучал в тарелки в большом духовом оркестре, когда ему было всего девять лет. Мы теперь тоже смотрели на Лео уже совсем другими глазами.

Кланяясь после выступления, он все оборачивался к Катьке, улыбался.

– Надо было, наверно, цветы ему купить… – проговорила я.

– Ты бы пошла дарить цветы? – спросила Катька.

– Я? Вряд ли.

– А я бы точно не пошла.

Я посмотрела на свою дочку. Молодец, наверное. Знает что-то о жизни свое. И мне это даже больше нравится, чем то, что знаю я.

После концерта ко мне подошла Аушра.

– Я сказала его матери, – загадочно подмигнула мне моя приятельница, – что у Лео появилась девушка-фэн.

Фэн – это «fan». Фанат.

– Зачем? – удивилась я.

– Ну как… – слегка растерялась Аушра. – А что, не надо было?

– Да вряд ли Катька его фанат…

– Но вы же говорили, что вам нравится, как он играет…

– Нам нравится, как он улыбается и причесывается, – засмеялась я. – Хотя играет тоже ничего. Вдохновенно, ловко, правда, с ошибками.

– Да? – удивилась Аушра.

– Да. Я слышу весь оркестр. А тут слышать нечего, один человек играет.

– Здорово… А когда Катя у нас будет выступать?

– Когда повзрослее станет, – улыбнулась я. – Мала еще.

– Нет, что ты! Пусть она как чудо-ребенок выступит! Она же так хорошо русские песни поет, редкие, которых никто не знает… Я слушала в Youtube…

– Ну поговорим, ладно…

Я краем глаза видела, что Катька стоит в растерянности и не знает, подойти ли ей к Лео, который вместе с кем-то тащил сейчас маримбу со сцены. Я кивнула Катьке: «Подойди, похвали!» Та нерешительно замерла в сторонке. Я отвернулась, чтобы не смущать ее.

Мы с Аушрой поговорили еще немного, и я вышла во дворик клуба. И увидела, как они разговаривают. Наверно, погода благоприятствовала тому ощущению – странному, нереальному, которое возникло у меня.

Тихий августовский вечер, теплый, светлый. Где-то там, за двухэтажными домиками и полоской дюн – море. Его не видно, но я точно знаю, что оно близко, чувствую его спокойную мощь. Медленно садящееся за сосны солнце. Его последние лучи, запутавшиеся в золотистых Катькиных прядях, бликами освещающие ее взволнованное и счастливое лицо. Смешной, трогательный, то и дело поправляющий на переносице съезжающие черные очки Лео, взлохмаченный и румяный. Красивый…

Почему мне не дает покоя его внешность? Потому что я в принципе люблю красоту, она действует на меня, как гипноз, как хорошая музыка, как чудесный тонкий запах, который хочется запомнить, а лучше – иметь всегда при себе – во флаконе духов или в растущем на окне цветке…

Они о чем-то говорили, смеялись. Катька то и дело запрокидывала голову, сверкала глазами, Лео, смеясь, был похож на симпатичного, самого красивого даже, молодого гнома. А вот и старший гном, Гном по имени Зевс, любящий папа… Отец Лео, до этого беседовавший с Аушрой, вышел из задних дверей клуба и оглянулся в поисках сына. Увидел Лео с Катькой, вопросительно поднял брови, пошел было к ним, но остановился, стал рассматривать какую-то картину в галерее.

– Кать! – негромко позвала я.

Я знала, что мой голос Катька слышит в любом шуме. И правда, она уловила даже не голос, а то, что я где-то рядом, обернулась, увидела меня, глазами спросила: «Пора?» «Да», – кивнула я. Катька протянула руку своему принцу. Я уже поняла их секрет. Это вся степень свободы и близости, которую они, не сговариваясь, позволяют себе. Точнее, они, конечно, сговорились. Без слов. В этом есть такая прелесть… Жаль, никому не расскажешь. Кому? Данилевского взорвет, другие будут давать советы, от которых взорвет меня.

Катька подлетела ко мне, я обняла ее, горячую, трепещущую, и мы неспешно пошли к морю. Она рвалась вперед, а я все придерживала и придерживала ее. Лучше заката на Балтике наверняка что-то есть. Но я просто не знаю что. Может быть, закат на далеких тихоокеанских островах или на острове Маврикий. Или какой-нибудь нереальный рассвет на Байкале или на Алеутских островах… Но фотографировать балтийские закаты приезжают издалека. Их можно снимать до бесконечности. И просто гулять по морю вечером, пока долго, бесконечно долго и медленно садится солнце, создавая фантастически красивые, всегда новые картины.

Темная масса воды. Разноцветные, постоянно меняющие оттенки облака и большое оранжевое солнце. Или красное. Или пурпурно-розовое. Красный, оранжевый, розовый отсвет на море, переливающийся гладкий песок у самой кромки. Люди приходят, садятся на берег и смотрят. Кто-то слушает музыку, кто-то фотографирует или рисует. Но большинство просто смотрит. Закат здесь – как некое таинство, наполненное глубоким смыслом. Смысл все равно непонятен. И даже не очень хочется его постигать. Просто соприкасаться с великой тайной жизни. А в нем – именно такая тайна. Жизни, вечности, чего-то, что гораздо больше короткого суетного человеческого века.

– Что он сказал?

– Что сделал несколько ошибок. Но все равно доволен выступлением.

– А ты что сказала?

– Что он очень хорошо играл.

– Ну и правильно. Художника нужно хвалить. Пусть его ругают учителя. А зрители и тем более друзья должны только поддерживать. Если не за что – надо придумать, за что.

– Лео не за что хвалить? – Катька округлила глаза.

– Да нет, это я теорию тебе рассказываю. Как общаться с художниками. С тобой, со мной, с Лео, со всеми… Можно – р-раз и крылья критикой обрезать…

– Он и так не очень уверен в себе, мам.

– Мне тоже так показалось. Но он талантливый мальчик, это понятно. Аушра сказала его матери, что у него появилась девушка-фанат.

Катька остановилась.

– Мам…

– Ну да. Очень глупо. Надо написать ему что-то об этом.

– В каком духе?

– В юмористическом, разумеется.