С фамилией Мехлис мы уже сталкивались в главе о репрессиях против военных. Из приведенного доклада со вздохом можно заключить: если Мехлис взялся искать в 44 СД «предателей и трусов», то он найдет их и там, где их нет. Как-то один репрессированный, но выживший в лагерях полковник времен Отечественной В. Гарников сказал в годы «оттепели»: «Мехлис нашел бы «врагов» и среди больных стариков и грудных детей, если бы ему это поручил Сталин», — тем самым подчеркнув предвзятость и безжалостность, с которой действовал верный, но недалекий прислужник вождя…

В воспоминаниях о кампании особенно много уделяется внимания финским снайперам «кукушкам», которые, если верить некоторым источникам, чуть ли не переполовинивали советские пехотные взводы. Говорят о них и простые участники боев, дожившие до начала 90-х годов. «Кукушками» называли снайперов, ведущих огонь с дерева. По самой распространенной версии «кукушки» прятались в густых вершинах сосен в специально изготовленных тонкостенных деревянных коробках с запасом патронов и сухого пайка. С помощью хитро замаскированных вдоль ствола стропов снайпер мог самостоятельно в случае опасности быстро опустить короб на снег, встать на лежавшие в коробе лыжи и скрыться от преследования. Еще говорили об удобствах, с какими обустраивались «кукушки», безжалостно и метко косившие наших бойцов десятками за день.

Финский снайпер якобы был одет в две шерстяные теплые кофты, двойные ватные штаны и толстую куртку с мехом внутри и брезентовым верхом. Брезентовый верх куртки не коробился от сырости в резкую оттепель, как наша шинель. Из продовольствия у финна было несколько плиток шоколада, пачек печенья, сушеное мясо — пеммикан, термос с горячим кофе и фляга с водой или водкой. Весь день вражина прятался в коробе на дереве, изводил наших героев, а ночью спускался и уходил на лыжах тайными тропами греться в схрон. На «кукушек», если поверить, списывали порой до трети смертей.

Но сами финны относятся к этой версии не то что скептически, а иногда с неудержимым смехом. Потому что, если вдуматься, при таком способе ведения боевых действий прячущиеся либо рядом с передовой на нейтральной территории, а то и на нашей, практически не имели шансов на отход при его обнаружении.

Ведь обнаружить снайпера смог бы любой охотник, призванный в армию. «Кукушки» неминуемо бы становились мишенями для красноармейских автоматчиков, снайперов и мастеров стрельбы из ручного пулемета. А в камикадзе финны превращаться не хотели.

Когда после 1991 года еще более расширились наши контакты с финнами по всем культурным, научным и техническим отраслям, то группа наших историков довольно долго пробыла в Финляндии, исследуя вопросы советско-финской кампании 1939–1940 годов. Историкам удалось найти немало финских ветеранов этих событий. И все они утверждали, что «кукушки» на деревьях, тем более в лютые морозы, — просто фронтовой вымысел, легенда. Сами ветераны заверяли, что в жизни не встречали ни одного фронтового побратима, который бы говорил, что в 40-градусный мороз целый день просидел на дереве.

А советские ветераны настаивают, что «кукушки» были самым страшным оружием финнов в борьбе с нашей обмороженной, вязнувшей в снегах пехотой. И, тем не менее, своего рода «кукушки» были, только… наземные. В каждом доте, как правило, среди группы защитников находился один меткий стрелок, считай — снайпер. Вот такой «соколиный глаз» и наносил урон нашей пехоте, пока та по глубоким снегам подбиралась к доту, окружала его, пока советские артиллеристы подтягивали орудия на прямую наводку, чтоб «выкуривать» противника.

А вообще, честно говоря, вопрос «кукушек» — один из самых загадочных в короткой истории «странной зимней войны». И он ждет своего исследователя, который даст на него полностью исчерпывающий ответ. Впрочем, к «кукушкам» мы еще вернемся под конец нашего рассказа о «непопулярной» в советском народе финской кампании.

После сокрушительных репрессий наша внешняя разведка с немалым трудом начала становиться на ноги. В связи с угрозой войны в самом Разведупре занялись воссозданием агентурных сетей, разгромленных частично иностранными спецслужбами, полицией, а частично советским НКВД. По счастью, в Германии после неуемных «чисток» все же остались ценные кадры. Среди них — журналистка И. Штёбе (псевдоним «Альта»), работавшая на Разведупр с 1931 года. Она имела несколько своих надежных источников информации, среди которых главным был дипломат (!) Рудольф фон Шелиа («Ариец»). В группу Штёбе входили радист Курт Шульце («Берг»), сотрудничавший с Управлением с 1929 года, Г. Кегель и другие. Есть все основания считать, что именно они первыми сообщили в Кремль об утверждении Гитлером плана «Барбаросса» и его основном содержании.

С декабря 1940 года резидентом в Берлине являлся военный атташе генерал-майор В. И. Тупиков, ему помогали полковники Н. Д. Скорняков («Метеор»), И. Г. Бажанов и В. Е. Хлопов. Связь резидентуры с группой «Альты» осуществлял Н. М. Зайцев («Бине») Важно отметить, что Тупиков не сомневался в скором начале войны против СССР о чем ежедневно (!) с 23 мая 1941 года докладывал в Центр. 12 июня он сообщил: «Из 10 миллионов немецкой армии три четверти находятся восточнее меридиана Штеттин, Берлин, Вена. Немецкая пропаганда прекратила заявления о неизбежности столкновения на Востоке. Сведения о мобилизации в Румынии подтверждаются. «Ариец» называет теперь срок наступления против нас 15–20 июня». На наш взгляд, это однозначная информация, не содержащая никаких противоречий и вдобавок проверенная насчет мобилизации в Румынии, которая являлась сателлитом Германии. Сам факт мобилизации уже явно свидетельствует о начале агрессии румынской армии. Против кого — догадаться нетрудно: ее самым заклятым противником тогда был СССР, граничивший с ней. Помимо сообщений Тупикова в эти дни — с начала до середины июня — поступали тревожные сообщения о готовящемся нападении от других опытных резидентов, включая Р. Зорге из Японии, имевшего близкие контакты с германским посланником. И, тем не менее, Сталин преступно не принял мер по срочной мобилизации наших войск, по подготовке приграничных частей к отражению фашистской атаки. Советские историки оправдывают эту преступность тем, что Сталин не хотел мобилизацией сил спровоцировать нападение Германии, верил, что фашисты действительно проводят масштабные приграничные маневры. Адепты Сталина также пытаются с ученым видом доказать, что за 10 дней до нападения гитлеровцев мы не успели бы подготовиться, что потери все равно были бы громадными. А это уже смотря как приводить части в боевую готовность — с каким тактическим и стратегическим опытом и оргспособностями — так считают советские генералы — оппоненты Сталина и его роковой предвоенной политики. Так, в частности, считал и опытный ветеран разведки генерал Судоплатов.

Ценная информация продолжала поступать от 11 сотрудников 2-го отдела («особая военная группа») Главного штаба чехословацкой армии, с которыми сам Артузов летом 1935 года в Праге подписал договор о сотрудничестве против нацистов. Перед нападением гитлеровцев на Чехословакию 11 сотрудников 2-го отдела с особо важными документами успели вылететь в Лондон и уже оттуда снабжали наших резидентов посильно добытой информацией. Продолжалась также агентурная работа в оккупированной Чехословакии, в Румынии, Югославии и Турции. В основном это были чешские агенты. Однако в Чехии параллельно работали и наши разведчики. В 1940–1941 годах пражской резидентурой руководил 25-летний Л. А. Михайлов («Рудольф»), Он действовал под именем сотрудника генконсульства СССР в Праге Л. И. Мохова. Мохов и его агенты поддерживали связь с группами Сопротивления — с коммунистическими и ориентированными на эмигрантское правительство Чехословакии в Лондоне. Одну из разведгрупп, курируемых Моховым, в 1937–1941 годы возглавлял майор чехословацкой армии Едличка («Руди»), имевший прямую радиосвязь с Москвой.