— Владимир, твой ход!

— Пас!

— Тогда бери карту!

Володя снял карту, посмотрел и быстро сунул под себя.

— Не жульничай! — Ираида Антоновна хотела щелкнуть его картой по носу, но не дотянулась.

— Здравствуй, Ида, — поздоровалась Лера. — А свита где?

— Рассчитала всех к едрене матери! — попыхивая папироской, Ираида Антоновна внимательно изучала свои карты. — Воруют. Водку втайне жрут. Представляешь, — она посмотрела на Леру, ожидая сочувствия и понимания (Володя, воспользовавшись этим, быстро спрятал еще одну карту, но уже в карман рубашки), — донос на меня написали в РЭУ.

— И что шьют? — с наигранной тревогой спросила Лера.

— Антисоветчину! Нет, ты представляешь? Я вроде бы сказала, что Путин не лучший выбор. А он мне нравится.

— Ида, — Лера подошла, обняла старуху, поцеловала, — антисоветчина вместе с советчиной канули в Лету.

— Нет, это вопрос терминологии. Ты же знаешь, я всегда была в оппозиции к власти. За что и пострадала.

Лера любила Ираиду Антоновну. Ей нравилась эта красивая мужественная женщина, острая на язык, не растерявшая за годы тяжких испытаний ни здравого смыла, ни юмора, ни жизнелюбия. В чем-то они были даже похожи — обе яркие, гордые, бескомпромиссные.

— Слушай, — любуясь Володей, с нежностью сказала Ираида Антоновна, — как он похож на Володьку, правда? Он и жульничает, как Володька. — И тут же с тревогой и возмущением добавила: — Ты знаешь, ребенок плохо воспитан — ругается матом.

— Матом он ругается! Да ты сама ругаешься как сапожник — Лера взяла пепельницу с окурками и пошла к двери. — Ты же его сама и научила.

— Постой-постой, какая прелесть! — Глаза Ираиды Антоновны загорелись, она проворно встала с кресла. — Слушай, дай померить!

Лера поставила пепельницу, сняла шубку, помогла гостье ее надеть.

— Трим-та-ра-ра-рам, трим-та-ра-ра, — напевая и переходя из комнаты в комнату, Ираида Антоновна карикатурно-кокетливо имитировала походку манекенщиц по подиуму. — Смотрите, пожалуйста, ну чем я не Наоми Кэмпбелл? Трим-та-ра-ра-рам, Лера, отдай мне эту шубку. Трим-та-ра-ра…

Володя закатывался от смеха, Лера смотрела с восхищением и улыбалась.

— Ну что, Вовка, как тебе мой прикид? Прикольно выгляжу? — Старуха остановилась у зеркала, любуясь своим отображением.

— Прикольно, ба, да ты просто модель!

— Какая я тебе «ба»?! — возмутилась Ираида Антоновна. — Кто я?

— Ида!

— Так трудно запомнить три заветные буквы? — Она повернулась спиной к зеркалу и через плечо посмотрела на себя сзади. — Лера, подари мне этот куртец. — Ираида Антоновна торжественно прошла в гостиную, села в кресло, заложив ногу за ногу. — Для тебя он слишком авангардный.

— А для тебя не слишком? Вообще, Ида, ты молодец. В такой форме!

— Сорок седьмой размер! Я всегда в форме!

— А сорок седьмого не бывает, — направляясь к барной стойке, возразила Лера. — Бывает или сорок шесть, или сорок восемь.

— А у меня сорок седьмой, я — штучная, у меня своя мерка. — Старуха закурила папиросу и жестом позвала Володю. — На, затянись!

Он сделал затяжку и закашлялся.

— Нет, еще давай, еще.

Лера вошла с двумя бокалами красного вина.

— Ида, ты что, сбрендила?

— Ничего, ничего.

— Вовка, иди отсюда. — Лера легонько подтолкнула сына в спину.

— Ничего, — отпив из бокала, пообещала Ираида Антоновна, — я еще доживу, когда ему исполнится четырнадцать. Я ему еще первую рюмку налью и к белошвейке отведу.

— Какие белошвейки, Ида?! — Лера расположилась в кресле напротив гостьи. — Двадцать первый век на дворе.

— Ну, это вопрос терминологии. Всегда можно найти пристойную женщину, которая сделает из мальчика мужчину.

— Что ты говоришь, ему же десять лет всего, или ты забыла?

— Я помню все, ты же знаешь. — Ираида Антоновна решительно встала. — Ладно, я пошла. — Она вышла в прихожую, обернулась, посмотрела на Леру. — Спасибо тебе, девочка, наследника родила, продолжателя рода Иваницких. Володенька со спокойной душой уходил, с сознанием исполненного мужского назначения. Не прервался род, не сгинули Иваницкие. Древний род, Лера, сильный, от Рюриков счет ведем. Ну, а на моего Володьку зла не держишь?

Лера отрицательно покачала головой.

Появилась домработница с шубой в руках.

— Это тебе, милая, дарю! Как-никак каракуль! Не все же тебе в суслике ходить. — Ираида Антоновна сделала ручкой. — Чао!

* * *

Перед воротами дома Иваницких прогуливался охранник, высокий крепкий парень со шрамом на щеке. Он курил, жадно затягиваясь. «Из афганцев, похоже», — подумала Саша, подойдя к нему.

— Вы к кому? — профессионально ощупав незнакомку взглядом, спросил охранник.

— Мне… к Вере.

— Вам назначено?

— Нет, но… меня ждут.

— Вы уверены? — Парень достал рацию. — Алло! Вера Владимировна, вы ждете кого-нибудь? Нет? А тут говорят, что… — Парень обратился к Саше: — Как вас представить?

— Александра Владимировна Иваницкая.

— Она говорит… — парень смотрел с сомнением, — что она Иваницкая Александра… Да, понял, хорошо. — В его глазах вспыхнул интерес. — Проходите. — Он распахнул ворота, пропуская Сашу. — Куда идти знаете?

— Нет.

— Пройдете двор, войдете вон в ту дверь и на второй этаж. Вера Владимировна вас встретит.

— Спасибо.

Саша вошла во двор. Она впервые была здесь. Охранник с шумом закрыл за ней ворота, стая ворон с карканьем закружила над головой. Она шла медленно, оглядываясь по сторонам. Среди высоких деревьев вдоль дорожек стояли работы ее отца: десятки, сотни скульптур и скульптурок людей, животных, сделанных из бронзы, дерева, гранита, кованого железа; абстрактные композиции, миниатюрные фонтанчики. Множество копий одного и того же произведения, фрагменты чего-то непонятного, бюсты, памятники. Это был настоящий музей под открытым небом. Саша была поражена. «И все это сделал мой отец! А сколько еще его работ, как утверждают средства массовой информации, разбросано по миру… Невероятная работоспособность!»

Скульптуры были расставлены нарочито небрежно, но это был мир придуманный, продуманный и созданный самим художником. Она почувствовала себя маленькой-маленькой. Нечто подобное она ощутила, когда оказалась в парке Вигеланна в Осло. На огромной территории в несколько гектаров было собрано более двухсот работ скульптора, которые он создавал на протяжении сорока лет.

Саша остановилась перед композицией из бронзы: маленькая девочка с игрушечным зайцем в руке сидит на плечах мужчины. Он крепко держит ее за ножки. Саша вдруг поймала себя на мысли, что ищет в лице девочки собственные черты, но не находит их. Да и мужчина ничем не похож на ее отца. Разглядывая скульптуру, она вспомнила другую — того же Вигеланна. Она изображала нищего, которого дразнят дети. Как объяснила экскурсовод, это была подлинная сценка. Мужчина, которого облепили маленькие дети, явно хочет от них избавиться. Саша не могла не отдать должное мастерству, острому взгляду художника, хотя не стала бы выделять эту работу среди прочих, но слова экскурсовода заставили ее иначе взглянуть на скульптуру. «Говорят, — сказала экскурсовод, — так Вигеланн