И я отвечаю. Отдаюсь этому поцелую, как в последний раз – закрыв глаза и запрокинув голову, вплетая пальцы в его прическу, пытаясь нащупать хорошо известную мне выбритую полоску под волосами. Уговариваю себя, что это все для того, чтобы продолжать подыграть ему, отвлечь внимание, заставить потерять бдительность…

Но в глубине души я знаю, что это не так. Что я сама умираю от желания простить его, забыть обо всех обидах и даже о похищении… Продолжать играть в этот прекрасный спектакль, где мы снова вместе – теперь уже целая семья. Я, он и Масюня, его родная дочь.

А он тем временем, целуя, спускается ниже – по линии подбородка, и еще ниже атакуя шею, и заставляя последние мысли покинуть мою голову. И это так правильно, так прекрасно, что у меня в глазах стоят слезы, и душа рвется, ломается на куски…

В комнате окончательно сереет от сумерек, наши поцелуи разгораются, становятся интенсивнее, жарче, я чувствую, как его руки скользят ниже – под бедра, готовясь поднять и понести меня туда, где мне уже не будет спасения…

– Погоди… – бормочу бессильно, отлепляясь на секунду и хватая ртом воздух. – Я не могу так сразу… давай помедленнее…

– Четыре года… ждал… – почти рычит он, подхватывая, подбрасывая меня к себе на бедра. – Не могу больше…

Я хочу остановить его, ответить, запретить… Но ощущаю его руку под джемпером, карабкающуюся к груди… и единственное, что у меня получается – это всхлип.

– Люблю тебя… – его слова уносят меня не хуже рук. – Всегда любил… всю жизнь…

И тут, в момент, когда я уже полностью разогрета и готова сдаться на милость победителя, я вижу то, что возвращает меня с небес на землю – черную коробку телефона, висящую на противоположной стене.

Моргаю, сосредотачиваясь на этом маленьком, простом дивайсе. Стиснув зубы, заставляю себя не вскрикнуть, когда рука его касается, наконец, моей обнаженной груди…

– Подожди… Саш… Стой…

Начинаю уже более нервно и активно сопротивляться, так, что ему приходится поставить меня на пол.

– Что? – хмурится он. – Я думал, ты тоже хотела…

Я лихорадочно киваю, боясь рассердить его.

– Да, да… Хотела… Но, понимаешь… У меня эти… женские дела… Никак не могу сегодня…

Он хмыкает и снова сгребает меня в объятья.

– Мне все равно… Можем в душе, если стесняешься…

На мгновение я представляю себе эту картину – я и он мокрые, в душе вдвоем – и зажмуриваюсь от жаркой волны, окатывающей бедра.

– Нет, я так не могу… Давай завтра… должно кончиться…

Он упирается ладонями в стену по обе стороны от моей головы, тоже зажмуривается на мгновение, явно уговаривая себя не наступать, не настаивать, не давить…

– Хорошо… – наконец выдыхает. – Но я хочу тебя рядом со мной этой ночью…

Я тоже – чуть не отвечаю, еле успеваю, прикусив губу и проглотив слезы, готовые вырваться из глаз. Потому что я люблю тебя. Потому что я ничего так не хочу, как заснуть с тобой рядом после ночи любви и проснуться там же – у тебя под боком.

Но это совершенно невозможно после всего, что ты натворил.

Вместе мы поднимаемся обратно наверх – по дороге он обещает показать мне дом во всей красе завтра с утра, а также взять нас с Масюней на озеро, где у него припасена моторка и насыпан маленький, искусственный пляж. Я делаю вид, что это прекрасная идея и напоминаю себе, каждую секунду напоминаю, что именно он сделал. Чтобы не забыть ненароком, проснувшись утром в его постели.

И когда спустя несколько минут он оставляет меня, чтобы сходить в душ перед сном, я буквально заставляю себя выбежать на цыпочках из комнаты и спуститься по ступенькам вниз, в гостиную. Нахожу по памяти висящую на стене черную коробку телефона, хватаю трубку, готовясь набрать всем известный номер…

– Интересно, зачем тебе понадобилась охрана поселка так поздно вечером, – слышу холодный, пронизанный сталью голос из темноты.

– На, – он протягивает мне свой телефон. – Звони, куда хотела. Это настоящий, не домофон.

Мне хочется плакать – от ощущения надвигающейся беды, от утерянной возможности забыть обо всем и начать сначала… Ну вот зачем мне это надо было?! Все ведь шло так хорошо, когда я играла в наивную, поверившую ему девочку…

Чувствуя подвох, я даже не беру телефон – знаю, что просто так не стал бы его давать в такой ситуации. Видя, что я сомневаюсь, он удовлетворенно кивает и прячет его обратно в карман пиджака.

– Садись, – приказывает, рукой показывая на одно из четырех кресел возле круглого столика. Включает торшер, и я морщусь – отвыкла от света.

– Садись, - повторяет, видя, что я замешкалась. Я сажусь, но сам он продолжает стоять. Вернее, ходить – сунув руки в карманы брюк меряет комнату шагами. Я помню из прошлого, что так ему лучше думается. Значит, еще не решил? Только собирается придумать, что с нами делать?

Наконец он останавливается и поворачивается ко мне, видимо решившись.

– Давай без околичностей, ладно?

Я молчу, надеясь, что он не хочет, чтобы я ему поддакивала.

– У меня… вернее, у моих адвокатов есть достаточно информации, чтобы сделать меня Машиным официальным опекуном, даже если ты сумеешь доказать, что я тебя похищал. Тебе это надо?

Кусая губы, чтобы не расплакаться я мотаю головой.

– Вот и я так думаю.

О, я знаю о чем он говорит. Отснятые по молодости фоточки для пикантного журнала – подружка привела якобы на обычную фотосессия, которая оказалась далеко НЕобычной – хорошо, хоть трусики разрешили оставить. А отказаться означало бы заплатить огромную неустойку.

Мои клубные приключения с Андреем, где пару раз я угощалась кое-чем поинтереснее алкоголя… Моя поездка через два года после рождения Масюни в Турцию – мама отправила, чтобы я хоть немного пришла в себя. Про то, как мы отрывались с моей соседкой по комнате Танечкой, вообще вспоминать неохота…

В общем, если как следует порыться, есть, есть где меня за задницу взять. И мне совершенно неудивительно, что такой подлец, как Зорин, решил воспользоваться моей подмоченной репутацией, чтобы получить то, что до сегодняшнего дня ему было совершенно не нужно. Удивительно, как он раньше не додумался меня этим шантажировать…

– Что тебе от нас надо? – угрюмо спрашиваю, глядя на него исподлобья.

– Ничего, кроме вас самих! – торжественно объявляет. – Хотя, если, не ошибаюсь, я уже об этом сообщал тебе.

– А ничего что ты не имеешь на это никакого морального и юридического права? – зло спрашиваю. Просто так, чтобы напоследок огрызнуться.

– Я смирюсь с моральной проблемой. А насчет юридического права… подожди секунду, будь добра… – он куда-то уходит и возвращается, принося с собой что-то в пластиковом пакете. Передает мне.