— Почему непонятно? — удивилась Кэйт. — Все хорошо, все счастливы, злодеи наказаны. Народ ликует и все прекрасно, потому что король добр и справедлив.

— Нет, это все правильно, — не стал я особо спорить. — Но что там с войной-то? Если королева собралась идти воевать, значит на то были причины. И непонятно, на что жил Микобер, если не собирал с подданных налоги?

— Юджин, так это же театральное представление, почти сказка, — вздохнула Кэйтрин. — Нельзя же все воспринимать так, как это происходит в жизни.

— Ага, если сказка, тогда понятно, — кивнул я, вспоминая прочитанные книги, в которых тоже было столько невероятного, что хоть плачь. — Мне стало интересно, а как все было в настоящей истории?

— В настоящей истории было немного иначе. — сообщил Габриэль. — Король Микобер все свое время проводил на охоте, а управляли за него жена и младший брат. И ладно, если бы он просто охотился, не влезая в государственные дела, но время от времени, вернувшись из леса, Микобер желал показать, кто хозяин в королевстве и принимался править — казнил тех, кто уже был прощен, миловал преступников, приговоренных к казни, отменял прежние налоги или вводил новые. В общем, переворачивал с ног на голову все, что было сделано королевой и братом, а потом опять удалялся в лес, где охотился несколько месяцев. Королева и младший брат вначале терпели, потом не выдержали и свергли короля. Но они допустили ошибку — вместо того, чтобы действительно его убить, отправили короля в ссылку, взяли с него клятву, что Микобер не будет претендовать на престол. Они ему даже владения оставили и свиту. И правили Рикобер и Дидетта очень толково. А дальше…

— А дальше, как водится, нашлись недовольные, а Микобер быстренько избавился от клятвы, собрал войска и опять стал королем, но ничему не научился. Оставил королевство на советников, охотился.

— Вот-вот, граф, вы все правильно угадали, — кивнул барон.

— И что-то подсказывает мне, что судьба Микобера оказалась печальна, — вздохнул я.

— Совершенно верно. Явился Алуэн Мохнатые Щеки и присоединил его королевство к своим владениям. Дидетту, кстати, он сделал своей женой и наместницей во время своих отлучек.

Надо бы все-таки изучить историю бывшего королевства Нимотен. Беда только, что до сих пор не нашел исчерпывающих трудов. Хоть сам садись и пиши.

— И что тебе еще не понравилось? — поинтересовалась Кэйт.

— Женщины тут какие-то странные, — признался я. — Пастушка, вроде и ничего, смазливая, но какая-то долговязая, ступни большие, ладони крупные. А Дидетта, вроде бы именуется красавицей, но впечатление такое, что вчера ее плохо побрили. И голоса у них какие-то чересчур мужественные, а еще — показалось мне, или нет, что у дам торчат кадыки.

И маг, и Кэйтрин засмеялись на два голоса. Отсмеявшись, маг спросил:

— Граф, а ты разве не заметил, что все роли в театре играют мужчины?

— Да? — удивился я. — А почему бы не взять на женские роли настоящих женщин?

— А когда женщинам играть в театре? Это же тексты надо учить, репетировать, потом представления давать, на все время нужно. А где женщинам свободное время взять? Им нужно за домом присматривать, готовить, стирать, а еще за детьми присматривать. А вот мужчины, которые никакому приличному ремеслу не выучились, идут в актеры. И им хорошо — денежка перепадает, и нам развлечение.

В Силинге неожиданно изменилась погода. Снег перестал идти, вылезло солнце и радостно принялось превращать сугробы в мокрую кашицу, а потом старательно выпаривать воду. Потеплело, словно весной, а деревья от радости выбросили почки, а на окраине города кто-то увидел первые цветы. Старожилы говорили, что не припомнят такого, но это обычная отговорка — старожилы редко что помнят.

Как только дорога просохла, мы отправились по направлению долины Эст. Мы — это я и Габриэль, гномы и арбалетчики, а также моя молодая супруга со слугами. Обоз опять-таки получился приличным, но все же поменьше, чем при поездке в Севр. Кэйт решила, что до Шварцвальда доедет вместе с нами, а потом отправится домой, благо, что сразу за Черным лесом (нечисть там уже не водилась, но название так и осталось) есть постоялый двор, где можно переночевать, а там до нашей усадьбы всего один переход. Двор, правда, держат цыгане, что само по себе плохо, зато крыша над головой и тепло, а если у них ничего не есть, а постель застелить собственным бельем, так и совсем хорошо.

— Хозяина я в Уршадте не раз встречала, знаю, что это Зарко, конокрад, его еще мой батюшка повесить хотел, да не поймал, да и дочь его, а может, внучка — если по возрасту судить, показалась знакомой, — раздумчиво сообщила Кэйт. — Кажется, я ее когда-то в детстве видела. Хотела поподробней расспросить, но она от меня отшатнулась, словно от жабы и убежала.

Я не стал говорить, что неплохо знаком и с самим цыганом, и с его внучкой. И про то, что Папуша десять лет назад была возлюбленной Йоргена-младшего, умолчал, а уж иные «тонкости» знакомства с цыганкой самому бы хотелось забыть. И, на мое счастье, что внучка старого конокрада не из болтливых, иная могла бы много что рассказать!

Нечасто мне приходилось передвигаться в каретах — детство не в счет, да я и тогда предпочитал ездить верхом, но коли супруга сидит в повозке, муж обязан быть рядом, даже если для этого пришлось отправить горничную в карету барона Габриэля, а гнедого оставить трусить одного.

— Как опостылел Силинг, — призналась Кэйт, прижимаясь ко мне. — И город большой, и дома красивые, и театр, а все не то, все неродное. Устала.

— Верю, — кивнул я, обнимая жену.

— Хм… Вы с Гневко носились себе по полям, а мне пришлось отдуваться. Оказывается, в столице у меня тоже полно родственников и все пытались заманить нас к себе. Тебе хорошо, вечно в нетях, а мне пришлось пару раз сходить.

— Полно родственников? — удивился я. Я как-то упустил из вида родственников жены.

— Ну, семеро, но мне показалось, что их больше. Сходила в гости к четвероюродной тетушке, потом еще к кому-то — не помню, кем она мне приходится, а к остальным уже не пошла. Все разговоры об одном и том же — а кто твой муж, а откуда такой граф взялся, а как ты умудрилась заполучить титул баронессы не выходя замуж, а какие теперь титулы у тебя будут? Тьфу. Им что, больше поговорить не о чем?

Кэйтрин притихла, пытаясь рассмотреть что-нибудь в тусклом окошке кареты, потом вздохнула:

— А знаешь, отчего мне противно? — Не дождавшись ответа, сообщила: — То, что я сама такой же дурой совсем недавно была. Голова забита мечтой о титуле, о деньгах.

— Ничего удивительного. Человек всегда думает о том, чего не имеет, — хмыкнул я. — У меня у самого, если денег нет, в голове только одно и жужжит — а где бы их взять? Пока ты была простой дворянкой, мечтала о титуле, а теперь ты баронесса, графиня…

— А еще эрла, — поддакнула супруга.