своей супружеской с Петром Алексеевичем жизни никаких вольностей себе не позволяла. А государь девиц и баб, высокого и низкого происхождения, блудно пользовал, и к себе приближал, и во дворец приводил, нисколько не стесняясь жены своей. Каково было Екатерине Алексеевне накрывать стол обеденный не только для государя, но и для очередной его пассии, а потом сидеть вместе с ней и видеть, как Петр Алексеевич той особе знаки внимания оказывает?

Но ничем государыня себя не выдавала, разве что в душе против мужа обиду таила, а уж коли баба обиду затаит, то жди беды: найдёт милого дружка для утешения и мести. Для Екатерины Алексеевны таким утешителем стал Вилий Монс, брат Анны Монсихи. Её в Москве все знали — из-за этой немецкой гадюки государь Пётр Алексеевич свою первую, Богом данную жену в монастырь заточил. Монсиха до денег и подарков была зело охочая, — так он её одаривал по-царски: осыпал золотом да самоцветами, большущий дом ей выстроил, имение с крестьянами подарил. Сродственников её тоже одарил и возвысил; в числе оных был Вилий Монс, который при государе остался и после того, как фавор Монсихи прошёл.

Эпизод из жизни Петра I.

Художник. Н.В. Неврев

Как он к Екатерине Алексеевне подкатил, нам про то неведомо, но она уже в летах была, когда любезничать с ним стала. Государь, надо быть, этого не замечал, а люди-то всё видели; видел раз и я, как Екатерина Алексеевна с Вилием миловалась. Мы с отцом возвращались с вечернего обхода усадебных заведений, глядим, под липами напротив главных ворот какая-то парочка прогуливается. Луна за тучи спряталась, и я не узнал их, но от отцовского взгляда ничто укрыться не могло.

— Ох, ты, Господи! — сказал он. — Никак государыня Екатерина Алексеевна, а с ней Вилий Монс! Ишь ты, под ручку идут, и он ей чего-то на ухо нашептывает! Дойдёт до государя, быть беде!

Так и вышло. Государь и государыня отбыли в Петербург, а за ними и Вилий увязался, и вот, приходит вскорости к нам указ, что Вилий Монс оказался прямой изменник и вор, и казнён смертью через отсечение головы. Был ли он в блудной связи с Екатериной Алексеевной, нет ли, один Бог знает, однако государь Пётр Алексеевич на расправу был скор — он и за меньшее казнил, а тут кто-то на жену его покусился и ответное предпочтение получил.

Голову Монса государь Пётр Алексеевич велел в большой банке заспиртовать и выставить в своём собрании всяких диковинок. Я видел эту голову через немалое время, когда в первые годы царствования государыни Екатерины Алексеевны Второй в Санкт-Петербург по своим надобностям приезжал. Красив был Вилий, даже смерть его лицо не обезобразила; такого очень даже возможно было государыне полюбить…

Да, недолгим бабье счастье Екатерины Алексеевны было, да и правление её длилось недолго: годочка два после смерти Петра Алексеевича императрицей побыла и преставилась. Не успели мы один траур снять, как другой пришлось надевать.

* * *

Государя-императора Петра Второго я видел часто: он жил у нас в Измайлове подолгу. Круглый сирота, ласки родительской сей ребёнок не знал: мать его, принцесса немецкая, умерла, когда он был в младенчестве, а затем и его отец Алексей Петрович, сын государя Петра Алексеевича от первой жены, почил.

Зная, что государь Пётр Алексеевич хотел сделать своим наследником сына, родившегося от Екатерины Алексеевны, мамки и няньки о сыне Алексея Петровича заботились мало и, чтобы меньше с ним возиться, подавали ему вино, от которого он засыпал. От тех вливаний пришла к нему с младых ногтей привычка к винному зелью, которая со временем ещё более развилась, здоровье его весьма ослабила и раннюю смерть ускорила.

По выходе из младенческого возраста к нему приставили для обучения кремлёвского дьяка Семёна Маврина и иноземного учителя Ивана. Я их хорошо помню: были они бездельники, выпивохи и охальники. Воспитанием царского внука они вовсе не занимались, пьянствовали во все дни и дворовым девкам проходу не давали. Когда государь Пётр Алексеевич приехал в Измайлово проверить, что его малолетний внук умеет, тот кроме немецких, русских и татарских ругательств ничего из учения предъявить не смог. Пётр Алексеевич осерчал и избил этих горе-учителей до полусмерти, но достойных наставников внуку так и не назначил.

Рос Пётр-младший, как трава придорожная, которая сама собою держится. Занятия сам себе находил, более всего предпочитая пиршества и охоту; скоро вокруг него развесёлая компания собралась: известно, веселиться — не трудиться! Заводилой у них был князь Иван Долгоруков, пьяница, повеса и гуляка, на проказы неистощимый; Пётр в нём души не чаял.

Но и Елизавета, дочь Петра Алексеевича Первого, мало в чём князю Долгорукову уступала. Веселиться могла сутками; верхом ездила, как гайдук, часами с лошади не слезала; на охоте ловчее мужчин была и от неудобств походной жизни нисколько не страдала. О ней я уже упоминал и ещё в своё время говорить буду, пока же скажу, что в той компании она была из главных. Юному Петру Алексеевичу приходилась Елизавета Петровна тёткой по отцу, но одно название, что тётка — немногим она старше своего племянника была. Он от неё ума лишился — бывало, прибежит обедать и кричит:

— Вот вырасту и на Лизаньке женюсь! Я буду жених, она — невеста, и свадьба у нас будет пир на весь мир!

А она игралась с ним, как кошка с мышкой: то коготки отпустит, то опять сожмёт. То приласкает его, а то насмешничать начинает — иной раз до слёз его доводила, но он всё ей прощал…

В последний год жизни государя Петра Первого и в правление государыни Екатерины Алексеевны юный Пётр Алексеевич проживал в Петербурге, и мы его не видели. Но когда он на престол российский взошёл, то изволил в Москву со всем двором вернуться и в Измайлово по-прежнему на охоту наведывался.

Он сильно в это время переменился: вымахал с коломенскую версту, но стал заносчив, груб со слугами и немилосерден. Даже со своими близкими бывал он пренебрежителен: бабка его родная Евдокия Фёдоровна Лопухина, бывшая царица, жена Петра Первого до Екатерины Алексеевны, от внука ласки так и не дождалась. Из монастырской ссылки он ее вернул и достойное содержание установил, однако теплом и вниманием отнюдь не одаривал.

Евдокия Фёдоровна единственный раз приезжала в Измайлово, тогда-то я её и видел. Стара она уже была, но величественна; росту небольшого, но держалась прямо, будто корону на голове несла, — сразу видать,