Тропинин скинул пропотевшую за день одежду, принял душ, переоделся. У самого Лининого крыльца позвонил ей на мобильный и попросил:

– Открой мне. Свет не включай.

Сунул телефон в карман и испугался, что разговаривал грубо и она может обидеться.

Труднее всего оказалось не подходить к окнам, особенно когда ушел Павел. Так и подмывало отдернуть занавеску и вглядеться в окна тети-Клавиного дома. Лина не подходила, выполняла его приказ.

Помахав Павлу, спустившемуся из окна на росшую вокруг дома траву, подруги замучились от тоскливого ожидания. Уходя, он еще раз четко их проинструктировал: свет зажигать только в одной комнате, Тамаре передвигаться на корточках, чтобы на занавесках не оказались видны два женских силуэта, окна не открывать, несмотря на духоту, прислушиваться к любым шорохам. Еще он опять пробовал уговорить их переместиться в гостиницу, но они отказались.

Делать было решительно нечего, и от скуки они принялись пить чай, удивляясь, что не лопнули от количества выпитого. Тамара сидела на низкой табуретке, на которой у бабушки когда-то стоял горшок с огромным аспарагусом, а Лина передвигалась в полный рост. Если киллер за ними наблюдает, решит, что в комнате один человек.

Черт знает что.

– Лин, а твой муж, он что, тебе не звонит? – Тамара пересела на пол, прислонившись к ножке кухонного стола, потянулась и устроилась поудобнее.

– Звонит, конечно.

– А что же за весь день не позвонил?

– Когда у нас день, у них ночь. Он звонил мне накануне.

– Часто он уезжает?

– Часто.

– Не боишься, что отобьют? Понравится он какой-нибудь американке, и все…

– Не боюсь.

– Почему?

– Потому. – Разговаривать с Тамарой Лине всегда было трудно. Даже странно, что они не перестали общаться давно, еще до Кости.

– Да ладно, не злись. А этот Павел, он тебе для чего?

– Ни для чего, – опешила Лина.

– Слушай, если он тебе не нужен, отдай его мне, – засмеялась Тамара и облизнулась, мгновенно став похожей на сиамскую кошку Мусю. Мусю маленькая Лина подобрала когда-то в страшный мороз, и потом кошка долго жила у родителей, когда Лина переехала к Стасу.

– Я пойду лягу, Том. – Лине стало противно о чем-то разговаривать с ней. – Почитаю с ноутбука в темноте, а ты включи себе свет, если хочешь.

– Не хочу, – потянулась Тамара и опять стала похожей на кошку Мусю. – Я спать буду. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Ноутбук Лина включила, но читать не получалось, не удавалось сосредоточиться на тексте. Какое уж тут чтение. Очень хотелось позвонить Павлу. Она знала, что нельзя, но желание было нестерпимым.

И тревога за Павла тоже была нестерпимой.

Сейчас ей казалось, что ближе Тропинина у нее никого нет. Господи, какая глупость, они знакомы всего ничего.

Когда раздался звонок и Лина схватила лежавший на прикроватной тумбочке телефон, она даже не сразу узнала голос собственного мужа.

– Лина. – Она слышала не только голос Стаса, но и его дыхание, и сразу почувствовала себя виноватой и за то, что ждала совсем другого звонка, и за то, что Стас никогда не был с ней счастлив. – Я прошу тебя, приезжай. Я прошу. Давай попробуем все сначала, мы просто оба устали, мы давно не были вместе. Мы же любим друг друга, и ты прекрасно это знаешь. Приезжай, Лин.

– Я не могу, Стас. – Она поудобнее поправила подушку и перехватила телефон другой рукой. – Я правда не могу. У моей подруги неприятности. Тут такой ужас. Ты не поверишь, ее чуть не убили…

– Тебе подруга дороже меня? – деловито осведомился он.

– Господи, Стас. Ну конечно, нет. Послушай…

– Я не хочу ничего слушать! Я перед тобой унижаюсь, а ты… Ты…

Голос в трубке задрожал, завибрировал. Лина знала, что дальше говорить бесполезно, и вся сжалась, оцепенела. Она всегда сжималась, когда Стас переходил на крик, и потом долго не могла прийти в себя.

– Ты специально надо мной издеваешься…

Нужно разводиться. Немедленно. Давно надо было развестись, а еще лучше – совсем не выходить замуж.

– Стерва!..

Лина опять перехватила телефон, потому что рука, которой она вытирала слезы, намокла.

Стас еще долго говорил ей обидные и несправедливые – или справедливые? – слова, и она молча вытирала слезы. Потом в трубке щелкнуло, но она все сжимала ее, и терла ею лицо, и не могла понять, что с телефоном делать, когда он зазвонил снова.

– Открой мне. Свет не включай, – произнес Павел.

Лина вскочила, не заметив, что слезы сразу высохли, натыкаясь в темноте на стены, бросилась к входной двери, распахнула настежь. Еще до того, как он шагнул в дом, она уже забыла про Стаса, про обидные слова и спящую в доме Тому.

Она поняла вдруг, что с ним, таким большим и немного неуклюжим, впервые за много лет почувствовала себя абсолютно спокойно, как в детстве с родителями и потом, в юности, с Костей. Еще вчера это почувствовала, когда он пошел ее провожать.

Лина распахнула дверь и замерла в проеме. Ей очень хотелось, чтобы он обнял ее и у нее началась бы совсем другая жизнь, без обид и предательств. И она поверила бы, что он никогда не скажет ей оскорбительных и злых слов, как Стас, и никогда не поменяет ее на Тому, как Костя.

Она знала, что ему очень хотелось ее обнять, когда они сидели днем на берегу быстрой коварной речки. И почувствовала, что ему хочется обнять ее сейчас.

Он не обнял, извинился, наткнувшись на нее в темноте, и на ощупь пробрался в дом.

Лина испугалась, что он мог ощутить ее желание прикоснуться к нему.

Сегодня Филин оставил машину на другой стоянке, напротив здания городской администрации. Двухэтажный дом с триколором у входа выстроен был фасадом к площади с памятником Ленину посредине. Памятник выглядел ухоженным, чистеньким, со свежими цветочками у подножия. Филин пискнул электронным замком. Бросать здесь «Тойоту» не хотелось, у здания могли крутиться полицейские, но оставлять ее в другом месте еще хуже. Иномарок в городе было немного, и чужая, тем более дорогая тачка, припаркованная где-нибудь на улице, могла привлечь внимание.

Сначала он прошелся мимо Тамариного дома, не торопясь и не глядя по сторонам. Остался доволен, ничего подозрительного. Какая-то мелкотня гоняла на велосипедах, на соседнем участке тетка ковырялась в земле. Было бы что не так, он почувствовал бы.

Кривыми улочками вышел к дому бабки Овсянниковой, опять прошелся по узкой тропинке между участками. В сад к Овсянниковой не полез, понаблюдал из кустов: все тихо. Прошел чуть дальше, к участку молодой соседки, подумал и, устроившись в высокой траве у самого забора, стал наблюдать за ее домом. Не то чтобы он ждал чего-то конкретного, просто возникло чувство некоторой неудовлетворенности, что-то смутно не нравилось ему в безмятежном поведении соседской девицы.