– Кто такой Николай Иваныч? – Филину было не до душевных качеств сбежавшей девки. – У нее с ним что, любовь?

– Это вряд ли, – усмехнулся тот, у которого пиво кончилось. – Николаю Иванычу восьмой десяток пошел.

– Давайте я вас угощу, – предложил Филин.

– Сами зарабатываем. – Чем-то эта парочка раздражала Филина, так и заехал бы обоим.

– Ну ладно, мужики, бывайте. – Дольше торчать тут не имело смысла, лучше еще раз вернуться под вечер, когда рабочий люд потянется расслабиться перед сном.

Утром он оставил машину в тени большого тополя, а сейчас она оказалась на самом солнцепеке, Филин чуть не задохнулся, пока доставал припрятанный под сиденьем ноутбук.

К «экспедициям», как Филин называл свою эпизодическую работу, он готовился всегда основательно и на этот раз тоже обзавелся нужной информацией, полицейскими базами данных, купленными за вполне приличные деньги. Николай Иванович, прописанный по близлежащим адресам, был только один. Старик семидесяти четырех лет.

К нему следовало наведаться. Выпускать девчонок из виду никак нельзя.

Уже собирался выключить ноутбук, но, привыкнув делать все добросовестно, открыл еще одну базу данных и правильно сделал, потому что у старика, оказывается, есть транспортное средство. Филин повторил про себя номер «Нивы».

То ли от жары, то ли от выпитой бутылки пива голова потяжелела. Филин пообедал в крохотном ресторанчике, смотрящем окнами на автомобильную стоянку, и позволил себе отдохнуть – поехал все-таки на речку поплавать.

Оставаться в доме было бессмысленно. Тропинин тупо смотрел на брошенный на письменном столе Линин телефон, отвечавший на его вызов незнакомой музыкой, пока приятный женский голос не сообщил ему, что абонент не отвечает.

Нужно собраться с мыслями, но мысли разом куда-то исчезли, как будто он совсем потерял способность соображать.

Она не могла исчезнуть, не оставив ему весточку. Хотя… Он для нее чужой человек, это она для него… не чужая. Не чужая с той самой минуты, когда он испугался, что ей придется идти мимо укрытой в кустах машины.

Или он почувствовал это еще раньше, когда он смотрел на нее в поезде..

Ему очень хотелось обнять ее, когда вчера она ждала его на крыльце дома.

Нужно было сказать ей, что она для него… не чужая, запоздало посетовал Тропинин. Надо было сказать, что ни одна женщина никогда не вызывала у него такого щемящего желания заботиться о ней.

Тропинин зачем-то взял ее телефон, сжимая его в руке, напоследок обошел сад, машинально погладил ствол обломанной яблони. В таком саду хорошо пить чай по вечерам. Разговаривать ни о чем. Просто сидеть молча.

Жена его молча сидеть не умела даже несколько минут. Он приходил уставший, отвечал нехотя, она надувалась, включала музыку, от которой у него сразу же начинала болеть голова. Он терпел, потому что музыка была все же лучше ее упреков. Справедливых, между прочим. Он действительно не уделял ей внимания, и она действительно его раздражала. Нужно было развестись гораздо раньше, а еще лучше совсем не жениться. Он ведь никогда не заблуждался, знал, что ее не любит, еще когда она была его невестой.

Когда она была еще невестой, они поехали на выходные к каким-то ее родственникам, Тропинин так и не смог запомнить, кем ей приходится немолодая супружеская пара. Хозяйка кормила их очень вкусной малиной с молоком, а невеста морщилась и утверждала, что у нее аллергия на ягоды. Тропинину тогда стало очень стыдно за нее, и он один ел малину и пил молоко.

Потом они купались в Оке, и Тропинин, которому до смерти не хотелось ехать к совершенно чужим людям, уговаривал невесту быть полюбезнее, а она обижалась.

Потом он, оставив ее загорать на раскинутом пледе, прошелся вдоль реки, а когда вернулся, невесту не застал. Нашел только плед и сиротливо лежащую одежду.

Невеста выскочила к нему из ближайших кустов, когда он совершенно ошалел от ужаса, метаясь по берегу.

Ей очень нравилась собственная шутка.

Мысли цеплялись за жену, потому что думать о Лине ему было страшно.

У небольшого рынка мельтешил народ. Мелькнула длинная цыганская юбка, как у Лины. Тропинин тупо замер, метнулся в негустую толпу покупателей. Женщина в цветастой юбке исчезла.

Он не думал о том, что будет, если он не найдет Лину. Он избегал об этом думать, словно на этом кончалась его собственная жизнь.

По-настоящему страшно Тамаре стало, когда она добежала до еловой посадки, где они когда-то собирали подосиновики. Собирали с Линкиной бабушкой Полиной Васильевной. Тамара шла с пластмассовым ведерком, а Лина с маленькой корзинкой. Тамаре тоже хотелось корзинку, она, придя домой, зло плакала, заставляла маму идти на рынок, но там таких маленьких корзин не продавали, и до сих пор от детских грибных походов у Тамары осталось только смутное чувство обиды.

Крошечные когда-то елочки поднялись, стали вполне взрослыми деревьями. Тамара пристроилась на мягкой хвое, разглядывая сквозь колючие лапы грунтовую дорогу. Сейчас ее знобило, даже удивительно, что еще недавно она изнывала от жары. Знобило от страха, это она понимала. С Линой ей было не так страшно, и от этого она почему-то опять злилась на нее. Сама она, если бы они поменялись местами, с Линкой возиться не стала бы, это точно. Выгнать не выгнала бы, но и влезать в чужие игры не стала бы. В крайнем случае, в полицию бы заявила, и дело с концом.

Особенно если бы Линка попыталась отбить у нее парня. О том, что когда-то вышло с Костей, Тамаре вспоминать было неприятно, она поерзала на своей хвойной подстилке и опять уставилась на дорогу. Хорошо, что у Лины с Костей так вновь и не срослось, она не пережила бы этого. И не то чтобы Костик очень ей нравился, нет в нем ничего особенного, кроме того, что ходил за Линкой как привязанный. Очень это Тамару раздражало, очень.

А ведь они с Костей похожи, Тамара это понимала уже тогда, много лет назад. На ней он никогда не женился бы. Зачем ему теща-челночница? Его отец, например, поехал в Ленинград учиться, так там и остался, женившись на Костиной матери-ленинградке, назад не вернулся. И работу хорошую получил благодаря женитьбе. Ей обидно было то, что на Лине Костя хотел жениться. И женился бы, хоть она не смогла бы обеспечить ему широкого жизненного пути. Не те у нее родители, простые инженеры. Или научные работники, что ли? В общем, голь перекатная.

Нищую Лину Костя в жены взял бы, а нищую Тамару – нет. Давняя обида поднялась откуда-то изнутри, затмевая притихший страх. Очень захотелось курить, нестерпимо. Обычно Тамара курила мало, предпочитала беречь здоровье, даже Линке пеняла, когда та смолила в саду. Тамара вообще подругу понимала плохо. Вот какого черта она тогда сорвалась назад в Москву? Тамара ни за что бы не уехала, за свое счастье надо бороться, стоять до последнего, насмерть.

Шум мотора Тамара услышала издалека и сразу забыла про старые обиды и недавний страх. Ей стало легче и даже день опять показался жарким. Она выскочила на дорогу, не дожидаясь, пока Лина затормозит.