Среднегерманское влияние на Лифляндию осуществлялось через город Виттенберг, но ее общественную жизнь определяла и принадлежность к миру Нижней Германии, что хорошо просматривается в рижском сборнике псалмов от 1530 года, изданном на нижненемецком языке, который мог бы послужить настоящим образцом подобных книг для всей Северной Германии. Этот сборник псалмов, составленный Андреасом Кнопкеном, появился как приложение к порядку церковного служения, разработанному под руководством приглашенного в Ригу из Кёнигсберга реформатора Иоганна Брисманна. В нем, наряду с другими, содержатся 22 песни Лютера, среди которых самое раннее издание псалма «Господь твердыня наша» на нижненемецком языке. Для реформаторского движения Лифляндии в целом характерна рассудительность и скромность, но из его рядов вышел и известный поэт – рожденный в Гессене и будущий францисканец[131] Буркард Вальдис, ставший протестантом в рижской тюрьме и создавший в Лифляндии свои знаменитые стихи, посвященные Реформации. Среди них следует особо отметить прочитанную им на Ратушной площади в Риге в 1527 году «Притчу о блудном сыне». В то же время было и немало элементарных перегибов, которые Лютер характеризовал как неизбежные сопутствующие явления просыпающегося религиозного сознания. Порой появлялись и священники с тараканами в голове, такие как Мельхиор Хоффман, которые непродолжительное время пользовались определенным влиянием и имели даже своих приверженцев, но заметных следов они не оставили.

Десять же случаев иконоборчества, отмечавшихся в 1524–1526 годах, являлись лишь свидетельством огромного религиозного возбуждения. Однако до кровопролития нигде дело не дошло, хотя многие старые церковные отношения были уничтожены. Что же касается утраты культурных ценностей, то они связаны в основном с разрушениями, произошедшими во время Второй мировой войны, хотя и в этом вопросе Новое время принесло с собой определенные потрясения, до которых многие просто не доросли.

С 1530 года в Лифляндии заметной фигурой стал младший брат герцога Альбрехта Прусского маркграф Вильгельм фон Бранденбург. Сначала он был коадъютором[132], а с 1539 года и рижским архиепископом. Причем для его назначения объединились силы, преследовавшие различные интересы. Герцог Альбрехт, чувствовавший для себя угрозу в случае сохранения в ближайшем соседнем крае старых порядков, желал, чтобы Лифляндия тоже была секуляризирована и оказалась под его юрисдикцией. Для этого он настраивал соответствующим образом своих доверенных лиц среди епископских и курляндских рыцарей и поставил перед реформатором Брисманном конкретные политические задачи. Протестантская же Рига и протестантская часть рыцарей хотели, чтобы ими правил такой сюзерен, который смог бы защитить новое учение, опасаясь, что Вильгельм со своими сторонниками последует примеру Пруссии и отделит Лифляндию от империи.

Вильгельм, родившийся в 1498 году в баварском городе Ансбах, в скором времени проявил себя как человек, которого способности его знаменитого брата обошли стороной. Он оказался не способным проводить даже последовательную политику, не говоря уже о творческом подходе в ее осуществлении. Тем не менее братья постарались подобрать для него подходящее местечко, соответствующее его княжескому происхождению, а длительные финансовые трудности заставили Вильгельма искать себе в Лифляндии источники дополнительного дохода. Поэтому все его начинания оказывались направленными на то, чтобы создать для себя условия извлечения максимальной выгоды, но, лишенный способности быть бережливым, он постоянно попадал в неловкие ситуации и финансовую зависимость.

Надежда извлечь из протестантской Лифляндии выгоду, напор со стороны советников из числа его рыцарей, спесь, которую вызвали открывавшиеся перед ним политические возможности, привели к тому, что ему начало казаться, будто бы он с легкостью сможет решить поставленную перед ним задачу – объединить край с целью его дальнейшей монархической секуляризации. Однако он потерпел неудачу еще в 1536 году, когда боролся за Эзель-Викское епископство, причем не только в политическом, но и в личностном аспекте.

Авторитетом в Лифляндии пользовался только престарелый магистр ордена Плеттенберг. После ухода Великого магистра из-под власти императора лифляндский магистр, согласно уставу ордена, оказался в положении, когда Великий магистр встал между ним и кайзером. Поэтому в 1526 году Плеттенберг добился повышения своего статуса в имперской табели о княжеских рангах, а на Аугсбургском рейхстаге[133] 1530 года получил от императора в ленное владение лифляндские земли ордена.

Тем не менее он не смог ни помешать назначению маркграфа Вильгельма, ни установить единоличную власть над Ригой, в результате чего в 1530 году Кирхгольмский договор вновь вступил в силу. Его бережливая и посредническая политика, направленная на достижение равновесия, основывалась на этике верности, в том числе и верности империи, но при этом она черпала силы из идеалов прошлого. В 1535 году магистр умер, так и не добившись формирования в Лифляндии новых политических сил. Победной поступи Реформации Плеттенберг не препятствовал, но до самой своей кончины он так и не указал новый политический путь, который смог бы вывести край из хаоса раздиравших его противоречий. Однако не исключено, что такого пути для Лифляндии и вовсе не было.

Даже спустя двадцать лет, когда представитель магистра Ливонского ордена, являвшегося князем империи, поставил свою подпись под Аугсбургским религиозным миром[134], политические отношения в Лифляндии, по сути, оставались прежними. Реформация полностью утвердилась, и лифляндские сюзерены стали приглашать пасторов новой веры, результатом чего вначале, естественно, явилось засилье среди протестантских священников иностранцев. В ордене же к вопросам вероисповедания относились с полным равнодушием, хотя отдельные рыцари и испытывали к протестантскому учению симпатию. Поэтому никаких политических выводов из этого не делалось.

В 1551 году магистр ордена вместе с девятью гебитигерами принял участие в протестантском молебне в Рижском соборе. В этой связи стоит отметить, что все последние магистры были настроены протестантски. Однако старая вера не желала сдаваться, представляя собой прогнивший фундамент религиозного государства. В результате все подобные действия магистров являлись не чем иным, как обыкновенной публичной ложью, угрожавшей обрушить все здание. В таких условиях возникал вопрос: найдет ли кто-нибудь в себе силы покончить с прошлым и, основываясь на новых догмах, построить обновленный мир?