Единственным опасным противником Реформации в Лифляндии являлся родившийся в Берлине рижский архиепископ и епископ Дорпатский Иоганн Бланкенфельд, который ранее был дипломатом ордена в Риме, а с 1514 года нашел в Лифляндии точку приложения своих честолюбивых амбиций и политических способностей. Несмотря на все имевшиеся у него козыри, он установил с русскими преступные контакты, дав тем самым магистру ордена возможность принять соответствующие меры – в 1525 году по распоряжению Плеттенберга Бланкенфельд был арестован собственными рыцарями.

Тем временем произошло важное событие, повлиявшее на общую политическую расстановку сил и изменившее религиозную обстановку в целом, – 10 апреля 1525 года Великий магистр секуляризировал[127] орденское государство в Пруссии. В то же время город Рига, который с середины 1524 года добивался выхода из-под власти архиепископа и в своем стремлении к установлению свободы вероисповедания желал утверждения односторонней власти ордена, преодолел сомнения Плеттенберга относительно возможности оказаться под юрисдикцией Пруссии: 21 сентября 1525 года Плеттенберг документально подтвердил принадлежность города к лютеранству и как единоличный господин принял от него присягу на верность. В результате Кирхгольмский договор утратил свою силу.

Когда же бывший Великий магистр герцог Альбрехт Прусский ясно дал понять Плеттенбергу, что хочет последовать его примеру, то это его решение быстро распространилось по всей Лифляндии, и в марте 1526 года Рига и Реваль на Вольмарском ландтаге[128] предложили Плеттенбергу стать их единственным сюзереном. Казалось, что теперь, как уже однажды случалось в истории, все будет зависеть от самого магистра, и в таких условиях, естественно, возникал вопрос: готов ли он стать полноправным хозяином и сможет ли путем введения нового мировоззрения вывести Лифляндию в число передовых современных государств?

Он этого не сделал и в последующие месяцы повел себя весьма пассивно. Более того, Плеттенберг позволил архиепископу выступить в июле 1526 года на очередном Вольмарском ландтаге и, последовательно опровергнув все обвинения ордена[129], добиться своего оправдания и возвращения полной свободы действий. После этого Бланкенфельд с никому не известными планами отправился к папе и императору, а на следующий год умер в Испании. Наступление Реформации в Лифляндии ему предотвратить не удалось, но напугать возможными серьезными политическими последствиями этого он все же смог.

Да иначе и быть не могло, ведь старому магистру ордена, от кого зависело окончательное решение, давно уже перевалило за семьдесят и новое учение, как и новое жизнеощущение, были ему чужды. Исходя из внешних обстоятельств и по своим внутренним убеждениям он не собирался основывать династию. Этот человек сросся с орденом и являлся приверженцем старой церкви. К тому же возникли трудности внешнего характера.

Дело заключалось в том, что его воцарения желали, по сути, только Рига и Реваль, а вот Дорпат, например, был против. Решительно воспротивились этому, что явилось определяющим, и рыцари епископов. Если бы он решился на такой шаг, то все сторонники и выгодоприобретатели старого порядка, а таких было немало, не остались бы в одиночестве – неизбежно вмешались бы соседи, и началась бы гражданская война с непредсказуемыми последствиями. Поэтому Плеттенберг видел свою задачу только в сглаживании внутренних противоречий и поддержании внешнего мира.

В результате принцип политического преобразования, заложенный в Реформации, Лифляндию не затронул. Вначале новое движение вызвало только очередные противоречия, а вследствие сброса с пьедестала старых авторитетов привело к ослаблению единства края. Но были и другие, очень важные результаты. На первый взгляд Реформация не привела в нем к сословной правовой реформе. Однако заложенная в корпоративном праве политическая самостоятельность на лютеранской почве могла хорошо развиваться, а на далекую перспективу в ней коренилось и осознание общности народов. Кроме того, новое религиозное миропонимание способствовало возникновению таких тесных и богатых взаимосвязей со страной Лютера, каких ранее никогда не было, ведь духовное оживление, вызванное Реформацией, привело к появлению свежих жизненных нитей, которые начали связывать колонию с метрополией еще крепче.

Повсеместно стала происходить духовная привязка охваченных Реформацией стран к Германии с одновременным пробуждением, оживлением и, возможно, даже спасением языков и культуры отдельных народов. В частности, в Ревале и Риге возникли негерманские церковные общины, в которых проповеди начали читаться на родном языке прихожан. Можно также утверждать, что Реформация заложила основы эстонского и латышского письменных языков. Ярким примером этого может служить созданный по заданию Ревальского городского совета и напечатанный в 1535 году у немецкого издателя Ганса Люффта в Виттенберге на нижненемецком и эстонском языках катехизис, ставший самым ранним эстонским печатным произведением.

Сущность и ход лифляндской Реформации надолго определили развитие немцев в старой Лифляндии. Здесь, как и у трансильванских саксов[130], важнейшим социальным новотворчеством Реформации явилось появление германского протестантского приходского дома как мощного источника духовной силы. Протестантизм повсюду способствовал укреплению межнациональных связей, однако время развертывания реформаторского движения было различным – в отличие от Трансильвании, где оно началось в 1540-х годах, на Лифляндию пришлись самые ранние его годы. И если здесь вначале не было такого выдающегося человека, как реформатор саксов Йоханнес Хонтерус, то его заменило непосредственное влияние самого Лютера, послания которого к лифляндцам содержали не только духовные наставления, но и советы применительно к соответствующему моменту.

Влияние Лютера распространилось и на Реваль, передававший всему округу его советы, которые учитывались в духовной жизни жителей. Правда, Хонтерус был больше гуманистом, чем реформатором, но и в Лифляндии тоже вскоре ввели гуманистическую систему образования, что привело, хотя и значительно позже, точнее, только в начале следующего столетия к заметному распространению в крае идей гуманизма. Однако главное различие между Лифляндией и Трансильванией заключалось в том, что в разделенном на сословия крае, рано ставшем лютеранским, церковь тоже начала строиться по сословному признаку, тогда как в саксонской Трансильвании она приобрела общенациональный характер.