Среди пострадавших также оказался и мистерик-термал – ни разу не попадавшая по мишеням Норма умудрилась прострелить ему кисть, повредив разом несколько лучевых костей. Чародействовать он начнет нескоро и не в полную мощь. Мужчина оказался немым и лишь громко мычал от боли.

Дольска все плакала, даже не пытаясь оправдаться: но какие могут быть оправдания, когда вы двое не только поджигали дома знати, но и крали оттуда животных, а после атаковали служителей закона. Пусть их мотив спасать живых существ от эгоистичных, алчных до дармовых чудес людей был отчасти понятен, но преступление – это преступление. Как бы Норма ни хотела, помочь целительнице было нечем. Усталость с каждой минутой все сильнее давила ей на плечи.

– Ну ничего, ничего, – бодро провозгласил один из сыскарей, в спину подталкивая раненого термала к телеге. Звали его, кажется, Егоркой Коноваловым. – Знавал я одного такого, на каменоломнях сейчас обретается. Огнями, правда, не кидался, но угли одним щелчком разжигал. Неверную жену с милком в бане уморил.

– И что с ним? – живо поинтересовался Илай.

– А ничего. Золотой человек, к слову: мясо коптит, ммм! Благословение, а не мясо. Я как к куму в те края поеду – надзиратель он в каменоломнях, – так и быть, привезу вам того мяска.

Норма с досадой отошла. О копченом мясе и каторге слушать совсем не хотелось.

– Постойте…

Она подняла голову. Перед ней, скованная в запястьях, стояла целительница.

– Спасибо вам… – прошептала она потрескавшимся, кровящим ртом.

– За что? – растерялась Норма.

– Вы могли убить, но не убили. Потому спасибо и… – Она подняла скованные кисти к шее, за что получила строгий окрик и тычок в спину.

– Не надо ее бить! – воскликнула Норма. Служивый остановился.

Дольска раздвинула губы в мучительном подобии улыбки.

– Вот, – стянула она с головы вязаную толстую шаль, – возьмите, на память. Обо мне, о нас. О таких, как мы…

Норма отчего-то потянулась в ответ и приняла из исцарапанных льдом рук целительницы вязаный комок. Прижала его к груди.

– А вы как же?.. – спросила она шепотом. Больше в голову ничего не пришло. – Замерзнете.

Мистерика запрокинула простоволосую голову и посмотрела в меркнущее небо. На шее блеснул кулон – финифть с эмалью в виде огненного пера.

– А меня согреет моя любовь.

Как за полями, щедро колосящимися, растет репей,

без пользы и замысла, так и леса, реки и горы

полны тварей диковинных. Не зверь он, но и не бес он,

лишь жить желает да сути своей следовать.

Не бей его, не трожь его, не молви ему ни слова – и беда минует тебя.

А тот, кто истребить ту тварь возжелает,

без причины да от праздности, сам

Демонам уподобится, род людской истязающим.

Наставления Диаманта

ДЕЛО № 3:

Из грязи I

Помыв руки в тазу и вытерев их о штаны, Илай направился к столу. Оживления в рядах геммов не наблюдалось. Оно и понятно: в оловянных плошках, купленных за пять медяков, лежала горкой перловка и крошеная капуста с морковью. Морковь, как и капуста, была квелой, зимней, а каша отчетливо пованивала горелым. Над кружками выпускал спирали пара кипяток.

Лес уже тоскливо ковырял месиво, Диана жевала молча, а Норма и вовсе делала вид, что вкус ей по нраву. Илай тоже решил не воротить нос и покорно взялся за черенок ложки. В конце концов, в их нынешнем бедственном положении была и его вина.

– Вот бы сейчас в «Пень-колоду», – не утерпев, протянул Лестер.

Норма дернула уголком рта:

– О, так о «Поющем осле» мы уже не вспоминаем.

– Куда там, – буркнул брат. – В «Пне» пусть и без вывертонов, но хоть мясо в каждой плошке. И свои кругом, сыскные да военные, красота.

С момента поимки мистериков прошло уже десять дней. Геммы пробовали было выяснить хоть что-то по делу пропавшей дочери Советника и даже подали официальный запрос в посольство Алласа, чтобы получить сведения об Адель дю Жанеран и Аяксе Бришесе, но иностранное ведомство тянуло кошкана за хвост – проволочкам не было конца. С тоски тот же Лес выпросил у Петра Архипыча наряды на вечернее патрулирование улиц – как бы то ни было, а Фундуку нужно двигаться каждый день, не то бедный зверь захиреет. И Лес заодно с ним. За «достойную инициативу» господин полицмейстер даже обещал брату надбавку в пять серебряных к жалованью, но ждать его было еще ой как долго. Рацион пришлось урезать.

Остальные тоже старались не сидеть без дела, исследуя в архиве случаи похищения юных девушек в Вотре и ее окрестностях. Выводы пока напрашивались неутешительные – преступники обычно просили у богатых родителей выкуп (чего, если верить Михаэлю, так и не произошло), либо девушки исчезали бесследно и навсегда, так никогда и не возвращались домой. В редких случаях удавалось обнаружить их тела, часто изуродованные нечистью либо людьми. Но что-то подсказывало, что и это тоже не их случай. Дело пахло большой игрой, совсем не похожей на деяния изверга или простых мошенников. Вот только правил геммы по-прежнему не знали, и никто не торопился их учить.

Но пару дней назад безрадостную рутину расцветило яркое событие.

Простучав подкованными сапожищами по ступеням, на этаже, где жили геммы, объявился Егорка собственной персоной. С того самого дня в бухте он объявил себя главным проводником новых товарищей в настоящий мир и стал все чаще заговаривать с ними, в то время как остальные сыскари еще вежливо сторонились.

Физиономия у Егорки была самая вдохновенная, даже конопатый нос блестел как-то торжественно.

– Эгей, церковные! Ваш профиль привалил.

Удостоверившись, что завладел всеобщим вниманием, Егорка возвестил:

– Демонюжников брать будем! По коням!

Дважды звать не пришлось. Похватав одежду и оружие, геммы скопом скатились по ступеням и едва не наперегонки понеслись в конюшню, где уже собирался особый отряд.

«Демонюжниками» по-простому звали демонопоклонников. Всего кружков было три, но это лишь широко известных. Первый, «Дом радости», привлекал прожигателей жизни да распутников. Их господин, высший демон, заставлял последователей культа вести себя как безумцы в самых людных местах. Иногда даже не поодиночке, а десятками – те валялись в снегу, ржали по-ишачьи, застывали в странных позах или громко читали на улице похабные стихи. Таких если и ловили, то наказывать их все же было особенно не за что. Так, стращали и отпускали на все четыре стороны, тем более что