Конечно, он предназначен для ригов. Как и все лучшие пляжи. В облике Зеленого я здесь ни разу не был… если только сюда не забредали те мои предшественники, которые так и не вернулись. Те, которые отбросили все надежды и заделались прогульщиками.

Припарковав скутер на стоянке, я поднимаюсь на возвышение, рассчитывая найти хотя бы полупустое место. Когда народу немного, правила становятся менее жесткими. Архи уже не так рьяно охраняют свою территорию. И големы, «новые цветные» вроде меня, могут чувствовать себя в безопасности.

Вторник — будний день. Когда-то, когда я был еще мальчишкой, это имело некоторое значение.

Сейчас все дни недели одинаковы. Пляж кишит людьми, каждое мало-мальски открытое место занято. Повсюду одеяла, зонтики, отдыхающие. Я заметил несколько ярко-оранжевых спасателей, расхаживающих с самонадувающимися мешками. Все остальные — люди, различающиеся лишь разной степенью загара — от шоколадного до песочного.

Если сунуться туда, я буду выделяться, как забинтованный палец на руке.

Переведя взгляд дальше на юг, я увидел каменистый участок, предназначенный для себе подобных. Яркая толпа големов скучилась на выступающем каменистом мысе, слишком опасном для настоящих тел. Туда не заходили даже спасатели. И лишь с полдесятка желто-полосатых уборщиков, вооруженных крюками, вылавливали из воды неудачников, разбившихся о скалы или выброшенных приливом. Впрочем, кто захочет растрачивать пляжное время на имитацию? Сюда и настоящему человеку пробиться нелегко.

Меня вдруг охватывает чувство возмущения. К черту правила! К черту списки очередников и туристические купоны! Мне всего лишь нужно поваляться полчаса на пляже. Сто лет назад можно было делать что хочешь и ходить куда хочешь.

Только если ты был белым и богатым, напоминает мне внутренний голос. Только если ты принадлежал к элите.

Сегодня сама идея расизма выглядит нелепой, абсурдной и смехотворной. Однако же у каждого поколения свои проблемы. В детстве мне не хватало пищи, которая распределялась по талонам. Из-за пресной воды велись войны. Сейчас мы страдаем от изобилия. Безработица, низкая зарплата, поощряемый государством дурман ничегонеделания, доводящая до самоубийств апатия. Больше нет ни причудливых деревушек, ни убогих туземцев. Но зато все прекрасные места Земли приходится делить с девятью миллиардами зрителей и десятью — двадцатью миллиардами големов.

— Давай, брат. Заяви о себе.

Голос прервали мои мрачные раздумья. Повернувшись, я увидел еще одного Зеленого, стоящего у края дороги. Архи и их семьи совершенно не обращали на него внимания, хотя парень и размахивал плакатом с яркой надписью:

СОСТРАДАНИЕ НЕ РАЗЛИЧАЕТ ЦВЕТА!

ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ, Я СУЩЕСТВУЮ!

Я ЧУВСТВУЮ!

Дитто усмехнулся, встретившись со мной взглядом, и кивнул в сторону Мунлайт-Бич.

— Иди туда, — настойчиво говорит он. — Ты же хочешь, чтобы тебя заметили, пользуйся моментом!

В последнее время таких, как он, стало больше. Агитаторы. При виде их люди испытывают смешанные чувства: призывы пробуждают эхо былых сражений за справедливость и равенство и вместе с тем поражают банальностью и глупостью. Я разрываюсь между отвращением и желанием задать ему парочку вопросов. Например, почему он делает двойников, если ненавидит дискриминацию, будучи одним из них? Согласен ли он предоставить равные права тем, чья жизнь ограничивается одним днем? Должны ли мы наделить правом голоса копии, которые могут производиться в массовых количествах, особенно богатыми?

И почему он сам не идет на пляж? Вперед, приятель! Потолкайся среди настоящих людей. Постарайся достучаться до их совести, и, может быть, кто-то, утомленный твоей настойчивостью, потребует твой идентификационный ярлык и предъявит претензии твоему владельцу. Не исключено, что найдется и такой, кто не остановится перед штрафом, чтобы доставить себе удовольствие разнести тебя на кусочки. Вот то-то. Поэтому-то он и стоит у края дороги с плакатом в руке, мозоля глаза. Но не отваживается на более активные средства протеста. Возможно, его братья-големы были среди демонстрантов, которых я видел утром перед «Всемирными печами».

У того, кто все это задумал, хватает пылу и… средств. Рассылать копии только для того, чтобы выразить свою точку зрения… дорогое удовольствие и эффективный способ.

Все бы хорошо, если бы причина такого напряжения сил не была столь абсурдной! Еще одно доказательство того, что в наши дни у большинства людей слишком много свободного времени.

Внезапно ни с того ни с сего я спросил себя: «А что здесь делаешь ты?» Начал день с фантазий о Кларе, потом углубился в философские вопросы, недоступные пониманию Зеленого, забросил поручения, ради выполнения которых был создан, и сбежал на пляж. Зачем? Ведь мое тело не в состоянии ощутить свежесть морского бриза или нежность белого песка.

Что со мной сегодня?

И тут до меня дошло. Мысль о том, что со мной происходит, пугала и будоражила.

Я стал Франки. Я неудачная копия. Франкенштейн!

Конечно, безумие еще не зашло далеко, Я не шатаюсь по улицам с распростертыми руками, издавая зловещие звуки. Но производители заготовок предупреждают, что усталость нейронов может привести к проблемам с копией, а бедняга архи едва держался на ногах, когда делал меня.

Кошмар.

Осознав собственную ущербность, я странным образом успокоился. Пляж потерял свою недавнюю привлекательность, а риторика агитатора как-то поблекла. Я взял скутер и решил отправиться в центр города. Раз уж у неудачного рокса нет сил выполнять обычные поручения, то, может быть, удастся заставить его выслушать Пэла.

Из всех живущих на земле именно Пэл наиболее близок к состоянию, в котором нахожусь я.

Полчаса спустя.

Только что попал в переделку. Не везет. Хотя…

По пути к Пэлли я внезапно оказался между охотниками и добычей.

Возможно, я слишком далеко ушел в свои мысли, проявил невнимательность или ехал слишком быстро. Так или иначе, предупредительный сигнал был пропущен. Со всех сторон замигали вдруг вспышки лазеров — банда городских идиотов, вопя и завывая, прокатилась по железобетонному каньону Старого города.

Другие дитто бросились врассыпную. Сонно ползущие динобусы прижались к стенам, но я воспользовался возможностью, чтобы добавить скорости. Через несколько секунд лучи лазеров обрушились и на меня, прожигая одежду и укалывая псевдоплоть. Касаясь настоящей кожи, лучи резонируют и таким образом дают охотникам сигнал не стрелять. Но архи здесь больше не живут, и весь район превратился в огромное игровое поле боя для любителей извращенных забав.

Они вырвались из-за соседнего угла, прочесывая перекресток высокочувствительными сенсорами, и один из охотников, направив на меня круглую, напоминающую ядро штуковину, громко закричал!