Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ниже была нарисована Момо-чан, которая больше походила на медведя с человеческим лицом.
“To be, or not to be” лихо перечеркивало следующую страницу, и под фразой красовались инициалы автора записи, а не автора строки. Дальше две страницы были исписаны по-итальянски. Жаль, что она не могла прочитать, – было любопытно, о чем так долго писал человек.
Вопрос в том, почему все-таки заблокирована тропинка к верхнему храму? Кто знает???
Здесь безвременье и абсолютное ощущение дома. Жаль, что здесь у нас всего одна ночь. Обязательно вернемся.
После двух страниц детских рисунков, не значащих ничего, шло несколько записей, сделанных в несколько заходов.
Да. Тишина здесь удивительная. Только лучше бы я не играла в эту проклятую игру “Проект-зеро”. Этот дом точно такой же, как в игре, а я здесь совсем одна. И мне здесь ночевать! И все же уехать отсюда невозможно. Сейчас только 18:40 – вся ночь впереди. Мысли путаются. Я знаю, однажды я приеду сюда не одна, а с ним. И сейчас я сбежала сюда от страха, потому что я там встретила его. А здесь мне нужно найти себя. Когда-нибудь мы прочитаем это вдвоем.
Не знаю, как я проведу ночь??? 20:16 Аааааа.
Мне кажется, я одна на всей этой планете. Дождь очень мелкий, как пыль, или это туман?
В земляной прихожей две лягушки. Ночь прошла спокойно, несмотря на все скрипы и стуки. Кто-то тут явно ходил. Может, привидение?
В этой деревне осталось всего восемь семей. В общей сложности тридцать человек. Плюс этот самурай.
Теперь поняла, в чем странность, – вижу, дождь, а абсолютно тихо. Это потому, что солома на крыше. А по нашей металлической в Австралии – стучит.
Дому 120 лет, деревне – 1200!!!
Я думаю, я его люблю!
Рисунок большого красного сердца был затерт пальцем – казалось, что сердце парит в розовом тумане. Следующая страница перечеркнута и сильно помята, на ней крупно – единственный вопрос:
Почему многие тропы здесь ведут в тупики? Кто их делал и зачем?
На следующей странице печатными буквами писал явно мужчина.
Второй раз останавливаюсь в этом доме – тогда, пятнадцать лет назад, все было так же, только я теперь другой. Я теперь в среднем возрасте. Куда-то подевались все мечты? Не захотели ждать пятнадцать лет?
Женщина усмехнулась и мягко провела рукой по голове. Казалась, она себя успокаивала.
Астарожно, змеи, привидеиии и еще самураи.
Судя по ошибкам, писал ребенок, хотя почерк крепкий и устоявшийся. Может быть, просто безграмотный человек.
А дальше печатными буквами почти с машинописной четкостью:
17-18 октября
Весь день за нами ходила белая собака шиба-кен – не приближалась и не уходила. На следующий день мы ее не видели. Кто-нибудь знает, чья она? А вчера проснулся оттого, что черная бабочка села на нос. Испугались. Оба. Разлетелись. Вот так встреча!
Как часто сюда возвращаются люди.
Япония изменилась за двенадцать лет, а Хаттоджи осталась такой же. Маруа-сан постарела, как и я. Прочитала про лягушек – зимой их нет! Мы – последние, которые живут здесь в этом году, – завтра наступает следующий! Всем счастья в Новом году!
Несколько страниц вырвано, и запись начиналась с половины:
…ись моему решению. Когда луна исчезнет и солнце взойдет – нас здесь уже не будет. Никто не прочитает более восьми слов моего послания. Потому – пишу. Это прекрасное место для самоубийства, то есть для того, чтобы покончить с этим всем. Я лично предпочитаю этот чистый стиль ухода – замерзание. Не шучу! Именно так я хочу закончить! А до того хочу счастья и наслаждений.
Она отложила журнал. Вышла на кухню. Поставила на плиту старый эмалированный чайник. На холодильнике – подшивка инструкций с подробным объяснением, чем и как пользоваться в доме, на японском и английском, и деревянный поднос в хлебных крошках. На столе, в коробочке, сложенной из бумаги для оригами, – ручка и несколько карандашей.
Засвистел чайник – она поискала заварку, не нашла, но увидела записку от Маруа-сан, что чай в холодильнике. Действительно, в пустом холодильнике стоял большой бумажный пакет. Чай был странный – наломанные тонкие прутья, – но на вкус оказался приятным, напоминал гречневый. За окном стемнело, в стекло бился огромный пепельный мотылек. Пум-пум-пум, пум-пум-пум. Мохнатые лапки скользили по стеклу, тряслось чешуйчатое тельце. Женщина поморщилась, села за стол подальше от окна и опять открыла журнал. После страницы, где кто-то раскрасил цифры года, украсил их вензелями и птичками, на несколько страниц растянулись детские рисунки. Головастые принцессы, домики с деревьями, похожими на зеленые взрывы, большеглазые герои аниме и совсем неузнаваемые создания. Она было заскучала, но тут со следующей страницы красным фломастером завопило:
Кончилось все пиво. До ближайшего бара – километры. И нечего смеяться!7/
Ниже, после непонятной завитушки, – то ли схемы, то ли кто-то пытался расписать ручку, – тот же почерк продолжил:
Поход в темноту закончился ничем! Но когда Келли упала – было приятно наблюдать и даже зашевелилось внутри!
Дальше той же ручкой продолжил другой почерк:
Дружище, будь точнее – не внутри, а в штанах.
После чего бисерно, по-девичьи приписано:
Интересно, Алан, чего ты обкурился?
Скорее всего, последнее принадлежало руке самой Келли, которая куда-то падала, но в конце концов осталась жива. Следующие две страницы были склеены. А за ними ровным почерком четко обозначено:
Спасибо за:
атмосферу спокойствия
хороший и большой холодильник
за красивые пейзажи
за мама-сан
и за электрообогреватели
после недели в Токио очень расслабляет
мы оставили рулон розовой туалетной бумаги,
если кого интересует
После сообщения о щедрости шел рисунок дома напротив, за двумя рисовыми грядками, сделанный явно с натуры. Видно было, что рисовальщик был бесталанный, но располагал временем. Вместо равномерно разбегающихся делянок риса – белые пятна. Дата под рисунком расплылась в бывшем водяном пятне, но все же определяла начало января – значит, вместо зелени повсюду лежал снег. После этого в каждом сообщении начались жалобы на мороз.
