или, может, кто-то на приходе «пускался в рассуждения по божественным вопросам за простой застольной беседой». Если же были такие, кто, воспользовавшись «свободой тайных собраний, дерзал на мирском языке ораторствовать на тему Священного Писания», то для их соседей было прямым долгом «назвать таких людей, время и место собраний, припомнить все, что слышали об этом». Такое распоряжение поощряло доносительство, могло вызвать необоснованные подозрения в отношении самых разных людей у многих честных искренних христиан. Количество судебных расследований в епархии и число клириков, которым запрещено вести службы за их пуританское мировоззрение, было на самом деле невелико. Но гнев, охвативший епархию из-за действий епископа, не утих, можно сказать, результаты его дел были не столь ужасны, как его слово.

В это же время был опубликован памфлет «Новости из Ипсвича», который давал пуританам Лондона искаженное представление о событиях в Восточной Англии. Написанный страстным, но тяжелым слогом, он был полон риторических заявлений и одновременно приводил яркие подробности епархиальной жизни. Памфлет быстро раскупили и прочли, прежде чем власти смогли остановить его распространение. Источник публикации так и не был раскрыт. Известный лондонский проповедник-пуританин доктор Генри Бертон, приходский священник церкви Святого Матфея на Фрайди-стрит, воспользовался памфлетом для написания двух своих проповедей. Его осуждению подверглись все епископы, а не только епископ Рен. Не в первый раз Бертон выступил с оскорбительными заявлениями в их адрес, и неудивительно, что против него было начато расследование. В июне 1637 г. он предстал перед судом Королевского совета.

Было в итоге установлено, что автором «Новостей из Ипсвича» являлся Уильям Принн, в прошлом барристер, а позже заключенный лондонского Тауэра. За несколько лет до этого его обвинили в публикации памфлета Histriomastix («Гистриомастикс: Бич игрока, или Трагедия актера»), в котором он резко критиковал театральные представления и актеров. В этом произведении якобы содержалось нелестное упоминание о придворных костюмированных балах, тем самым было нанесено оскорбление его величеству, но в еще большей степени – королеве. Принну присудили штраф в 5 тысяч фунтов, он был пригвожден к позорному столбу, ему отрезали уши и приговорили к пожизненному заключению в Тауэре. Университет Оксфорда лишил его научной степени, и он был изгнан из Линкольнс-Инн.

Могучий интеллект Принна и его высокую образованность сковывали его фанатичные предрассудки. У него не было иных интересов, кроме науки, он был не женат, круг его друзей был узок. Он отстаивал свои кальвинистские убеждения с настойчивостью профессионального педанта, был целеустремлен и отважен. Со временем превратился в популярного общественного деятеля.

Бок о бок с Генри Бертоном и Уильямом Принном стоял Джон Баствик, один из прихожан Бертона. Баствик, по профессии врач, был заключен в тюрьму Гейтхаус за опубликованную на латинском языке книгу с критикой епископата. В начале 1637 г. книга уже вышла на понятном языке, в ней поменялась манера письма, но не содержание. Все три персонажа предстали перед Советом по одному и тому же обвинению – в преднамеренной попытке подорвать основы церковной иерархии. К Принну, Бертону и Баствику можно было бы отнестись как к чудакам, которые предъявляют епископам странные претензии. Но они были голосом оппозиции, которая постепенно ширилась и набирала силу.

Оппозиция была серьезным явлением, хотя часто проявлялась в смехотворной форме, и при этом тон задавали люди невежественные. К примеру, Генри и Сьюзен Тейлоры, деревенские жители из Норфолка, во всеуслышание заявляли, что епископы – это ленивые парни, что взимание десятины незаконно, что англиканское богослужение ничем не отличалось от католической мессы, и тут же добавляли, что клирикам не положено иметь жену. Викарий Лланид-лойса, который позволял прихожанам стрелять птиц в церкви и разрешил им разрезать свой стихарь на полотенца, был такого же горячего нрава, как и некая дамочка из Эссекса, которая оборудовала прачечную в алтаре. При этом она кричала, что если святой отец приносит свое старое белье в церковь, то так же будет поступать и она. Или как та женщина в Вулверхемптоне, которая, когда ей сказали, что нужно надевать платок, если ты находишься в церкви, покрыла голову обеденной салфеткой. У фанатиков уже начали проявляться признаки умственного расстройства. Безумная леди Элеонор Дэвис, имевшая репутацию пророчицы, вошла однажды решительным шагом в кафедральный собор Личфилда с ведром древесного дегтя, подошла к алтарю и вылила содержимое ведра на алтарный покров. Ее сопровождал городской клерк с женой, оба, по-видимому, были в здравом уме. Все это выглядело смешным, но народные чувства и глубокая убежденность, лежащие в основе этих инцидентов, были совсем не смешными.

Отношение короля к проповедям волновало пуритан больше, чем его отношение к обрядам. Именно проповедь, в которой разъяснялось содержание Священного Писания, была их главной опорой. Когда священник был явно не красноречив, не было ничего необычного в том, что он нанимал, часто за счет своих прихожан, проповедника со стороны. Большинство подобных проповедников были из пуританского клира, который, при существовавшем положении вещей, не имел перспектив для повышения. Там, где пуританство имело сильное влияние, прихожане, объединившись, сами платили за дополнительные проповеди, которые читались в середине недели. Таким образом, не вступая в открытое противостояние с церковными властями, можно было проповедовать крайние протестантские взгляды со многих кафедр.

Король и архиепископ решили покончить с подобными явными нарушениями церковной дисциплины. Был издан указ, согласно которому разрешалось произносить только одну проповедь в воскресенье, которая не должна была затрагивать полемических вопросов. Проповеди на каждый случай для всеобщего пользования содержались в Book of Homilies («Книге гомилий»). Во время дневного богослужения вместо проповеди должен был читаться катехизис. Что касается проповедей в середине недели, то они дозволялись только под наблюдением епархиальных властей.

Архиепископ и поддерживавшие его политику епископы время от времени запрещали отдельным священникам служить и произносить проповеди. В Уэльсе невежество народа и изолированность ферм и деревень побуждали некоторых ответственно относившихся к своим обязанностям клириков проповедовать вне церкви, на фермерских подворьях и в неурочные часы. Уильям Рот из деревни Лланвачес, обвиненный в подобной практике в Суде Высокой комиссии, произнес с кельтской страстностью целую речь в свою защиту и, в частности, такие слова: «Я видел тысячи бессмертных душ вокруг себя, обреченных на вечные муки, и разве я не должен был использовать все возможные средства ради их спасения?» Тем не менее его лишили прихода. Такая же участь постигла и Уильяма Эрбери, священника церкви Святой Марии в Кардиффе и его викария Уолтера Крэддока. Эти три преданных своему делу миссионера оказались под сильным влиянием пуританского мировоззрения и, несмотря на потерю своих приходов и вопреки запрету, продолжали проповедовать. Крэддок, взяв дорожную суму