Он поехал вперед, к счастью, не замечая, что Генри повторяет его позу и каждое движение. Ездить верхом оказалось вовсе не так ужасно, и Генри был уверен: он станет отличным наездником еще до конца дня.

Бледное солнце катилось к горизонту так быстро, словно ему надоело освещать эту унылую местность. Генри уж точно не находил в ней ничего интересного: он вырос в горах, и десятки километров без единого холма вгоняли его в тоску.

Первый признак того, что человеческое жилье близко, Генри обнаружил, когда свет уже почти растаял.

– Гляди, шапка! – Он свесился с коня и указал на кусок ткани, сшитый в форме колокола с вывернутыми краями.

Эдвард припустил вперед, и Генри едва его догнал. Он уже освоился в седле, но это не значило, что езда рысью давалась без усилий и обходилась без боли.

– Скоро увидим знаменитые деревянные шпили! – прокричал Эдвард, когда вокруг начали попадаться клочки распаханной земли. – В Хлебосолье были поразительные мастера деревянных дел – они создавали такие вещи, что ни один путник не мог проехать мимо. Повара тоже были хороши: яства, которые тут подавали, в «Истории великих путешествий» описывают три страницы подряд!

Но сколько они ни вглядывались в сумерки, вокруг не было ничего, кроме деревьев, – разве что бледный столбик дыма, тянувшийся вверх не меньше чем в паре тысяч шагов от них и совсем в другой стороне.

– Едем туда. Возможно, высоту зданий в книгах преувеличили и отсюда их не разглядеть, – неуверенно сказал Эдвард.

Когда впереди наконец показалась деревня, Генри сделал два открытия. Во-первых, «преувеличили» – это еще слабо сказано. А во-вторых…

– Так вот куда делась дорога, – пробормотал он.

Здания из квадратных каменных плит – точно таких же, какими была выложена дорога из королевского дворца, – теснились без всякого порядка, в нескольких шагах друг от друга, будто от испуга сбились в стадо. Дома были настолько маленькие, что вряд ли в них можно было встать в полный рост; видимо, дорожные плиты оказались слишком тяжелыми и их просто не смогли поднять выше. Окон не было, вместо крыш – охапки соломы. На секунду Генри показалось, что не люди, а какие-то звери возвели такие странные норы. Но потом за скоплением этих каменных уродцев он заметил здание куда выше и просторнее, вроде шалаша, обтянутого сшитыми вместе шкурами. Из дыры посреди его крыши тянулся дым, и приходилось признать: звери огонь разводить не стали бы.

– Разворачиваемся, – слабым голосом сказал Эдвард. – Пожалуй, лучше переночевать в лесу, он хоть не такой уродливый.

Генри покачал головой. Кое-что он за последний месяц выучил твердо: люди не так опасны, как звери. Если они не имеют ничего против тебя лично, вроде охотников из Хейверхилла, которые гоняли его по лесу, то с ними вполне можно договориться. А вот если они наткнутся в лесу на волка – точно придется драться, и тогда огонь снова проснется. При мысли об этом у Генри от ужаса будто скручивало позвоночник.

– Струсил? – поинтересовался он, и этого оказалось достаточно: Эдвард сердито ткнул Болдера пятками в бока и въехал в тесный проход между каменными хижинами.

Когда они добрались до здания из шкур, до Генри дошло, почему они еще никого не встретили: судя по голосам и стуку посуды, доносившимся изнутри, все были там. Ну, почти все: на утоптанной площадке перед входом стоял конь и ел лежащую перед ним солому, а рядом сидел мальчик в поразительно грязной одежде и вытаращенными глазами смотрел на гостей.

– Э… привет, – сказал Генри, когда стало ясно, что отвращение к местному образу жизни полностью лишило Эдварда дара речи. – Это Хлебосолье?

Мальчик смотрел на него так, будто с ним заговорил конь.

– Не бойся. Меч у меня тупой, а конь не укусит, если не злить, – попытался успокоить его Генри, но мальчик выпучил глаза еще сильнее и опрометью кинулся в шалаш.

Через минуту, которую Генри провел, рассчитывая лучший путь к отступлению, шкура у входа откинулась и оттуда вышла молодая женщина. Одежда у нее была немногим лучше, чем у мальчика, волосы острижены под корень, на шее – воспаленный шрам, как от звериного когтя. Несмотря на все это, при виде нее у Генри взмокли руки. Он еще не выучил, что люди считают красивым, а что нет, но то, как кожа облегала кости ее лица, как были сжаты мягкие губы, показалось ему прекрасным, как лес на рассвете. Он покосился на Эдварда, но так и не разобрался в выражении его лица: не то презрение, не то интерес, и все это – с изрядной долей ужаса. Жилка у него на шее билась так, будто сейчас лопнет.

– Добрый вечер. Он белый рыцарь, а я его слуга, – сказал Генри, когда окончательно понял, что никто из участников этой сцены не собирается говорить ни слова. – Можно у вас переночевать?

О том, что Эдвард принц, он решил умолчать: не хватало еще, чтобы в этой деревне его тоже задумали схватить и требовать у короля выкуп.

– Но белый рыцарь уже приехал, – хрипло сказала женщина. – Нам не хватит ячменя, чтобы заплатить двоим. Уезжайте.

– Что?! – От потрясения Эдвард сразу очнулся. – Это ложь, нет других белых рыцарей! Ты просто женщина и все перепутала. Иди позови старейшину.

– Это я. Меня зовут Алисия.

– Женщина не может быть старейшиной, – сказал Эдвард таким голосом, будто говорит с тупицей, хотя Алисия вовсе не выглядела глупой. – Эта должность передается от отца к сыну.

– А что делать тем, у кого только дочери? – шепотом спросил Генри. – Нет, серьезно, такое бывает. Даже у волков в одном помете могут оказаться только самки.

Эдвард поморщился как от головной боли и хотел сказать что-то злобное, но тут шкура у входа снова отдернулась в сторону, и из шалаша вышел широкоплечий мужчина. Генри хмыкнул, увидев растительность у него на лице. Борода была сбрита, но здоровяк зачем-то оставил волосы над верхней губой, загнув их так, что они торчали вверх, как кисточки на ушах у рыси.

– Вышел проверить, почему очаровательная хозяйка столь поспешно убежала, – пробасил он. – Если вам докучают эти типы, скажите, и я их выгоню. Подвиги – мое призвание, господа! Я – Гилби, первый из белых рыцарей нового…

– А ты хоть знаешь, кто я такой? – возмутился Эдвард. – Я…

– Он тоже защитник всех, кому нужна помощь, – встрял Генри, невольно принюхиваясь к чудесным запахам костра и еды, доносившимся из шалаша. – Отлично, что мы все тут собрались, да? У вас, наверное, какая-то проблема, ну, помимо слишком низких домов. Если мой хозяин и человек с волосами над губой помогут вам с ней разобраться, вы разрешите нам тут переночевать? Платить не надо, ячмень нам не нужен – кстати, что это?