Волна накрыла нас и опрокинула горизонт. Северин моментально исчез, потом выскочил и обнял нас троих; вода нам доходила до груди.

– Еда готова, ребята, – сказал он, – если только вы способны перестать трахаться хоть на какое-то время.

Вульгарный человек. В самом деле мы прекратили и достаточно долго были поглощены нормальным, цивилизованным процессом поглощения пищи, что вместе проделывали неоднократно, так что чувство неловкости прошло, оставив нас робко-счастливыми.

Северин обозрел свою тарелку, усомнился в мягкости свинины, оклеветал возраст цыпленка, посетовал на технологию приготовления итальянских колбасок, сказал, что ракушки и есть ракушки, а мидии все-таки лучше, и назвал омара непобедимым Джорджем Джеймсом Бендером океана.

– Не порти мне аппетит, – сказала Эдит. – Обуздай свое воображение.

– Это отпуск от обуздания, – сказал Северин. – У других я не вижу стремления к обузданию.

Он ущипнул меня клешней омара за ляжку; я сделал то же самое; он засмеялся.

– Это не отпуск, – сказал я. – Это начало. Получился тост. Эдит встала и залпом выпила свое вино так, как обычно пила Утч. Но Северин сказал:

– Нет, это просто каникулы. Что называется, тайм-аут.

Утч молчала; я видел, что она выпила лишку. Эдит заявила, что ей нужны сигареты.

– Что ж, это только тайм-аут? – добавила она. – Я собираюсь всегда наслаждаться жизнью.

Северин сказал, что пойдет и купит ей сигареты.

– Какие самые худшие? Какие самые сильные, вонючие, дерущие глотку, забивающие легкие? Я принесу тебе целую коробку, и мы насильно заставим тебя выкурить их все за этот уик-энд. Ты можешь курить их одну за другой, пока они не иссякнут. Может, это тебя вылечит.

– Пойди с ним, – сказала мне Эдит. – А то он купит мне сигар.

– Ты не должна курить, – сказала Утч. – Ты же знаешь, это ужасно расстраивает его.

На лице Утч застыла улыбка, и я знал: завтра она не вспомнит ничего из того, что говорила сегодня. Ее левая рука удобно устроилась в салате. Эдит улыбнулась ей и вынула ее руку из салата. Утч подмигнула в ответ и послала Эдит воздушный поцелуй.

В машине Северин сказал:

– Боже, надо бы поторопиться, а то наши дамы отправятся в постель без нас.

– Тебя это очень беспокоит? – спросил я. – Мне лично кажется естественным, что они испытывают друг к другу такие чувства. Не знаю почему, но я отношусь к этому спокойно.

– Не знаю, что естественно, а что нет, – сказал Северин, – но, пожалуй, и меня это не беспокоит. Просто не хочу, вернувшись, обнаружить, что нас в спальню не допускают. Я проделал весь этот путь сюда вовсе не для того, чтобы провести уик-энд с тобой.

Но он шутил и на самом деле не сердился.

Мы немножко поспорили по поводу того, что купить Эдит: «Лаки Страйк», «Кэмел» или «Пэл-Мэл». Северин хотел «Пэл-Мэл», потому что это самые длинные сигареты и, соответственно, больше дерут горло. На обратном пути я собирался поведать ему о том, как мне хорошо, и что наше будущее представляется мне просто прекрасным, и что я настроен очень оптимистически, но он внезапно заявил:

– Нам нужно следить, чтобы кто-нибудь из нас не слишком-то увлекся.

Это прозвучало сродни его высказыванию про каникулы, и я не знал, как к этому отнестись.

– Зачем Утч так много пьет? – спросил он меня. – Почему ты ей позволяешь доходить до такого состояния?

Я ответил:

– Ну, ты понимаешь, чрезмерное увлечение одним ведет к перебору и в другом.

– Да, я замечал это у четырехлетних детей, – согласился он.

– Перестань, – сказал я. – Понимаешь, меня на самом деле возбуждает мысль о том, что Утч была с тобой. А то, что я с Эдит, – ну, это тоже распаляет Утч по отношению ко мне.

– Полиморфная перверсия, – констатировал Северин. – Что-то в этом роде. Обычная фаза детской сексуальности.

– Да перестань же, – потребовал я. – Разве тебя это не возбуждает? Разве ты не чувствуешь себя сейчас на сексуальном подъеме?

– Помнится, и раньше бывали минуты, когда я готов был трахнуть даже козу.

Я разозлился на него.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду Утч.

– Надеюсь, я и Эдит не имел в виду.

– Знаешь, Северин, я просто пытаюсь узнать тебя немножко лучше.

– Трудновато, – сказал он. – И поздновато. Я хочу сказать, что все это вовсе не вытекало естественным образом из нашей дружбы. Но все началось, и теперь друг Эдит – только ты, первый и последний.

– Так или иначе, у меня никогда не было много друзей среди мужчин, – сказал я. – У тебя, я знаю, есть. Мы разные.

– У меня есть несколько старых друзей, – сказал он, – но их нет сейчас рядом. Сейчас только ты. Раньше были.

– А друзья среди женщин? – спросил я. – Я имею в виду – после Эдит и до Утч?

– Не так много, как у тебя.

Но это он сказал наугад. Он ничего не знал.

– Сколько это «не так много»?

– Считая коз? – спросил он, и в голосе прозвучал его разящий юмор. – Если тебе действительно интересно, спроси у Эдит.

– Ты хочешь сказать, ей все известно? – спросил я.

– Все. У нас нет секретов.

– Некоторые, возможно, предпочли бы не знать всего, – сказал я. – В том числе мы с Утч, нельзя, впрочем, сказать, что мы часто изменяем друг другу, или как ты там это называешь, но если у одного и случается небольшая интрижка, другой ничего не желает об этом знать. Ведь когда не знаешь, не волнуешься. А если это в самом деле всего лишь пустячок, то и говорить не стоит. Зачем расстраиваться понапрасну.

– У меня не может быть «всего лишь пустячка», – сказал Северин. – Какой смысл заниматься пустяками? Если у меня возникает связь с другой и никто ничего не замечает, даже Эдит ничего не чувствует, значит, отношения эти – полная ерунда. Я хочу сказать, если у тебя серьезные отношения с женщиной, зачем тебе еще какие-то пустячки? Когда у тебя уже так сложилось с одной, то именно по этой причине тебе хочется иметь такие же прочные отношения еще с одной. Вот в чем проблема, – добавил он.

Однажды я спросил Эдит:

«Ты рассказываешь ему все про нас?»

«Если он спрашивает, – ответила она. – На его усмотрение. – Она улыбнулась. – Почти все. Он ведь всегда знает, о чем спросить – вот я и рассказываю».

В машине я спросил его:

– А тебе не кажется, что это – вторжение в частную жизнь? Не думаешь ли ты, что это – посягательство на чью-то независимость?

– Какую независимость? – спросил он. – Я сознательно в определенной степени жертвую независимостью, если добровольно живу с кем-то. И от этого человека ожидаю того же. (Позже я вспомнил, как он кричал: «Кое-кто, черт возьми, хочет урвать здесь все самое лучшее!»)