Потом Бендер увидел нас, встал и вместе с другими борцами вышел из зала. Шли они, преисполненные важности, как жрецы. Эдит дотронулась до вздымавшейся груди Северина и тут же вытерла мокрую руку о пальто. Утч от души шлепнула Северина по груди.

Позже я высказал Утч свое мнение: мне казалось, что Бендер поддался. Но она ответила, что ничего в этом не понимает. Северин высвободился – все, что она знает. Так или иначе, его бросок был специальным представлением для нас, и я счел своим долгом произнести:

«Не думал, что ты сможешь, старик».

Он почти не способен был говорить. В горле – спазм, струями течет пот, но он подмигнул мне и пробормотал достаточно громко, чтобы слышали женщины:

«У рогоносца открылось второе дыхание».

Во время нашего первого и последнего вечера в гостинице, Северин Уинтер, конечно, снабдил нас с Эдит темой для разговора. Мы полночи обсуждали произошедшее и сказанную им, эту одну-единственную вульгарную фразу.

«А о чем вы говорили?» – спросил я утром жену.

«Мы вообще не разговаривали», – сказала она.

Однажды утром я решил совершить прощальную прогулку. Мне захотелось посмотреть, как служитель открывает новый зал, раскупоривает старую клетку, выгоняет оттуда всех призраков и микробов. За теннисным кортом молоденькая девушка била мячом в стенку. Эти мягкие удары были единственным звуком, который я слышал. По треку никто не бегал. Я стоял на пыльном полу клетки, уже вступившей в пору медленного летнего прогрева, надо мной нависала паутина сеток, защищающих верхние стекла от неосторожных бросков бейсболистов. Я почуствовал, что в дверях борцовского зала кто-то стоит, столь же недвижно, как и я. На его щеке была тень, или это дырка? Я судорожно глотнул воздух, поскольку не сомневался, что это телохранитель Утч, прибывший в Америку, чтобы свершить обещанное закланье – мое закланье. Потом, вероятно, человеку стало неловко стоять так в полном молчании и он вышел вперед. Он был слишком молод; дырки на его щеке не было, обычный синяк.

Это был Джордж Джеймс Бендер; он узнал меня и помахал. Он не тренировался, и одежда на нем была обычная. Он просто стоял в старой клетке, что-то вспоминая, как и я. Я не видел его с того странного проигрыша, и внезапно мне захотелось спросить его, правда ли он спал с Эдит, и вообще, есть ли в той сказке хоть доля правды.

– Доброе утро, профессор, – сказал он. – Что вы здесь делаете?

– Это хорошее место для размышлений, – сказал я.

– Да, точно, – сказал Бендер.

– Я думаю о Северине Уинтере, – сказал я. – И об Эдит. Я скучаю по ним.

Я внимательно наблюдал за ним, но в его мертвенно-серых глазах ничего не отразилось.

– Где они? – спросил он, впрочем, без особого интереса.

– В Вене.

– Там, должно быть, хорошо, – сказал он.

– Только между нами, – сказал я. – Уверен, что Эдит Уинтер – самый лакомый кусочек во всей Вене.

Его спокойствие рептилии так и осталось непоколебленным; на его лице был лишь слабый отпечаток того, что мы считаем жизнью. Он посмотрел на меня, будто всерьез обдумывает мое заявление. В конце концов он сказал:

– Немного худая, мне кажется.

Я с отвращением заметил, что Джорж Джеймс Бендер улыбается, но и улыбка его была столь же непроницаема, как и глаза. Я еще раз понял, что ничего не знаю.

Итак, я отправляюсь в Вену и пробую вернуться к Брейгелю. Но есть, конечно, и другие причины. («Всегда есть и побочные причины для всего», – говорит Северин.) Конечно, это возможность побыть рядом с детьми и, конечно, возможность заверить Утч, что я в ее распоряжении. Мы, пишущие исторические романы, знаем, что на все требуется время. А Вена имеет великолепную историю подписания всяческих мирных договоров. Перемирия, заключенные здесь, всегда прочны и нерушимы.

Я бы хотел столкнуться где-нибудь с Эдит и Северином. Хорошо бы встретить их в каком-нибудь ресторане, возможно ужинающими с какой-нибудь парой. Я с первого взгляда все пойму про ту, другую пару. Мы с Утч будем одни, и я попрошу официанта передать записку от нас той паре. «Берегитесь», – будет написано там. И муж покажет записку жене, а потом Эдит и Северину, которые внезапно начнут искать нас взглядом в ресторанном зале. Мы с Утч кивнем, и к тому времени, надеюсь, я буду в состоянии улыбаться.

Есть один вопрос, который мне хочется задать Северину. Когда идет снег или дождь, или когда стоит страшная жара, или трещит мороз, когда погода так или иначе враждебна ему, – думает ли он об Одри Кэннон? Я уверен, что думает.

Вчера получил от Утч письмо, где она пишет, что видела Эдит в кафе Демеля, она ела пирожное. Надеюсь, она растолстеет.

Итак, сегодня я купил билет на самолет. Мама дала мне денег. Если у одного рогоносца открылось второе дыхание, то почему бы и мне не попробовать?