так наверняка заметил реки крови, оставляющие за мной красную дорожку.

– Я поранилась, – хрипло говорю я, чувствуя подступающую паническую атаку.

Кэл приходит в себя и роняет на пол стаканчик. Остатки кофе разливаются по полу. Джолин в ужасе прижимает ладонь ко рту.

– Господи боже, – выдыхает Кэл и подбегает ко мне.

Ему хватает трех шагов, чтобы поравняться со мной. Я ожидаю, что он схватит мою руку, чтобы рассмотреть ранение.

Но вместо этого я и вздохнуть не успеваю, как он подхватывает меня на руки и шепчет:

– Черт побери, солнышко. Все будет хорошо.

Мое сердце сбивается с ритма.

Его слова на миг заслоняют ужасную боль и кровопотерю. В этот момент я все же даю волю слезам. То ли из-за шока, то ли из-за его слов.

Может быть, из-за того, как он называет меня «солнышком» и стремительно относит в комнату отдыха, держа на руках бережно, как настоящее сокровище.

Я цепляюсь за его шею, по-прежнему отставив раненую руку и с ужасом созерцая алые потоки крови.

– Дыши глубже. Все будет хорошо, – повторяет Кэл, входя в комнату отдыха.

Он сажает меня на стол, встает между коленями и берет мое запястье. У меня перехватывает дыхание, когда он свободной рукой тянется за спину, а затем через голову стаскивает с себя футболку и туго обматывает ею мою руку.

У меня кружится голова. К горлу подкатывает дурнота.

Но я чувствую себя в безопасности.

Я чувствую себя в безопасности, когда Кэл стоит у меня между ног и зажимает мне рану на руке собственной футболкой, глядя на меня с беспокойством.

– Дыши, Люси, – повторяет он.

Проходит несколько секунд. Кэл выглядит таким встревоженным, что я забываю, кто из нас пострадал. Он крепко сжимает мою руку своими, и мое дыхание наконец выравнивается. Паника понемногу отступает.

– Черт. Я схожу за аптечкой. – На мгновение он наклоняется, касается моего лба своим, потом отстраняется. – Держи крепче, не отпускай.

Я киваю, на пару секунд прикрываю глаза, а затем медленно открываю.

Мой взгляд падает на его голую грудь в считаных дюймах от меня. На шее у него висит серебряная цепочка с кулоном в виде сердца, переплетенного со скрипичным ключом.

Я не успеваю толком рассмотреть кулон, потому что Кэл стремительно отходит. Я слышу, как он гремит ящиками на другом конце комнаты, пытаясь найти аптечку. Судорожно вздохнув, я сжимаю замотанную ладонь.

Краем глаза я замечаю в дверях встревоженную Джолин. Она спрашивает, как я себя чувствую, но меня слишком сильно мутит.

Я не отвечаю и снова закрываю глаза.

Дыши, Люси.

Кэл возвращается, разматывает футболку и изучает мою ладонь. Он что-то говорит мне, успокаивает, обрабатывая рану, но мои мысли устремились в прошлое…

– Дыши, Люси.

Кэл вытащил меня из бассейна.

Я смотрю на него и дрожу. Моя грудь болит.

Я задыхаюсь.

Он повторяет, озаряемый полуденным солнцем.

– Дыши, Люси.

Вокруг суетятся люди, но я вижу только его. Слышу только его. Чувствую, как он прижимает руку к середине моей груди, помогая мне сосредоточиться.

– Что с ней? Кэл! Что с ней?

Эмма.

Эмма и Кэл, мои спасители.

Вдалеке воют сирены. Кто-то вызвал скорую.

Но я уже чувствую себя в безопасности.

Кэл повторяет, чтобы я дышала, а Эмма держит меня за руку.

Все хорошо.

Все хорошо.

Пока они здесь, все будет хорошо.

Я могу дышать.

Глава 11

Время пролетает стремительно, и моя рука прекрасно заживает. В пятницу мне сняли швы. Я не ощущаю онемения или других тревожных симптомов, поэтому завтра наконец вернусь на работу после двух недель больничного.

К счастью, ампутация мне не потребовалась (хотя я успела морально к ней подготовиться и убедила себя, что мне наверняка сделают крутой бионический протез, может быть, даже с репульсором, как у Тони Старка). Чтобы отпраздновать этот факт, Алисса привезла пиццу на тонком тесте из моей любимой пиццерии на другом конце города.

И вино. Куда же без вина.

– Никто не заказывает пиццу с оливками, – говорит она с набитым ртом, пока мы смотрим криминальные документальные фильмы. – Это же извращение.

– Но такая опция есть, значит, кто-то их заказывает.

Алисса фыркает.

Прежде чем стать вегетарианкой, я любила пеперони. Соленые оливки – или даже маринованные огурчики – в сочетании с дополнительной порцией лука служат хорошей альтернативой.

Алисса со мной не согласна. Она заказала мясной кальцоне, но едва попробовав его, переключилась на вино.

У наших ног лежит Кики, выпучив глаза, и ждет, что ей тоже перепадет кусочек. Зефирка спокойно дремлет в кроватке на другом конце комнаты. Алисса тайком пытается скормить Кики ломтик колбасы, и я хватаю ее за руку.

– Нечего кормить колбасу колбасой. Она и так на десять фунтов тяжелее нормы.

– Но ты посмотри на эту мордочку.

– Знаю. Оттуда и лишний вес.

Прикусив губу, Алисса ерзает на диване и поджимает под себя ноги. Затем берет бокал вина и делает несколько глотков, оставляя на ободке отпечаток клюквенной помады.

– Кстати, о колбасе, твой дом отлично выглядит.

Я фыркаю.

Она всегда так делает – начинает с «кстати» и говорит что-то совершенно случайное. Окинув взглядом уютную гостиную, я киваю в знак согласия. Тут и вправду неплохо. Я потратила больничный с пользой и вместе с мамой украсила дом. Раньше, как ни стыдно признавать, у меня не хватало на это времени – я была слишком погружена в страницы дневника, покрытые чернилами и прахом.

Теперь, после трехчасового забега по универмагу, я сижу на диване цвета слоновой кости в окружении неоправданно дорогих коралловых подушек и постукиваю ногами по краю нового шалфейно-белого ковра.

Еще надо перекрасить стены – может быть, в нежно-голубой, – но это подождет. Мама развесила повсюду репродукции картин и семейные фотографии, а я расставила любимые безделушки.

Я наконец-то чувствую себя как дома.

Их дом, мой дом…

Разница невелика.

Мы с Алиссой спорим о достоинствах и недостатках разных производителей красок, и тут на столике пищит мой телефон. Я тянусь за ним и вижу имя, от которого мое сердце пропускает удар.

Кэл:

Ну как ты?

Я невольно улыбаюсь. Последние две недели Кэл то и дело отправлял мне короткие сообщения в духе:

Как твоя рука?

Все нормально заживает?

Как ты себя чувствуешь?

Для меня все эти вопросы звучат одинаково: Я беспокоюсь о тебе.

Может, я и ошибаюсь. В конце концов, Кэл не самый чувствительный человек.

Однако порой я замечаю, как он проявляет сострадание; сострадание ко мне.