Он по-прежнему держится отстраненно, чаще огрызается, чем идет на контакт, но я не забуду тот день, когда он нес меня на руках и говорил, чтобы я дышала. Говорил все тем же взволнованным голосом, что и много лет назад. Я не забуду морщины, расчертившие его лоб от беспокойства. Его глаза затуманились, в темно-карих глазах с золотыми пятнышками застыло напряжение и капля нежности.

Кэл отвез меня в больницу на моей машине, подождал, пока меня не отпустили, потом вернул меня домой и пешком пошел в мастерскую за своим мотоциклом.

Он не сказал ни слова недовольства, и мое сердце наполнилось радостью.

Оно до сих пор полно радости.

Вот чем запомнился мне тот день. Не кровью, страхом и болью, – только Кэлом и его заботой.

По-прежнему улыбаясь, я набираю ответ, пока Алисса подглядывает мне через плечо.

Я:

Намного лучше! С рукой все в порядке, в пятницу мне сняли швы. Завтра вернусь на работу. Надеюсь, ты не слишком соскучился;)

– Боже, Люси, ты флиртуешь. Я в тебе не сомневалась. – Алисса одобрительно трясет светлыми волосами.

Я мрачнею.

– Это разве похоже на флирт?

– Ну да. Ты даже подмигивающий смайлик поставила.

– Боже… Я же просто хотела пошутить. – Сообщение помечается как прочитанное, и я немедленно бледнею.

Алисса снова откидывается на спинку дивана, качает головой и делает несколько глотков вина. Она предпочитает красное, в то время как я пью белое. Это почти что отражение наших характеров. Она – соблазнительная сирена, а я – сама скромность. И все же мы обе любим немного выпить.

Она крутит бокал, и в нем плещется мерло, под стать ее алым ногтям и красным губам.

– Почему бы и нет? Он секси. Ты секси. Флирт – это нормально. А грубый, грязный секс – это неизбежно.

Я прячу телефон меж бедер, чтобы не видеть ответа. Моя шея горит от слов Алиссы. Я снова вспоминаю тот накаленный момент в кладовке, когда Кэл посмотрел мне прямо в глаза и сказал, что женщине, которая прервет его двухлетнее воздержание, придется нелегко.

Не то чтобы я об этом забыла.

Его слова звучали у меня в голове все две недели так громко, что и мертвых разбудили бы. А уж мое либидо – тем более.

Прикусив губу, я бросаю взгляд на Алиссу.

– Не буду врать, он мне очень нравится, – признаю я, заливаясь краской по самые уши. – Но… Грубый, грязный секс – это не мое, а он, наверное, именно такое и любит.

Она лишь смеется. Типичный смех Алиссы – легкий, женственный и немного дерзкий.

– Люси, всем девушкам нравится такой секс, если мужчина подходящий.

Я хватаю собственный бокал вина и осушаю его до дна. Потом признаюсь, не отрывая губ от края:

– Я девственница.

Она так резко ко мне поворачивается, что ей в рот попадает прядь собственных волос.

– Что?!

– Знаю, знаю. Ужасно стыдно.

Алисса вытягивает руку, чтобы меня прервать, и хмурит светлые брови.

– Нет, я не в этом смысле. – Она прикусывает губу и на секунду замолкает. – Я просто удивилась. Ты же…

– Уже не подросток. Двадцать два года.

– Да я не об этом. – Алисса вздыхает и запрокидывает голову. – Я хотела сказать, ты же красотка. Десять из десяти.

Мои щеки краснеют от смеси неловкости и чувства вины. Я никогда не лгала Алиссе о своем целомудрии, отделываясь туманными намеками и резкими сменами темы. Но это тоже своего рода ложь.

– Прости, что никогда тебе не рассказывала, – говорю я и тянусь за подушкой – яркой, счастливой и ничуть во мне не разочарованной. – Просто ты такая привлекательная, что мне было неловко признаваться. Вдруг ты перестала бы делиться историями о своих похождениях? Я бы этого не пережила.

Она поджимает губы, потом задумчиво причмокивает.

– Ты верующая? Или просто нервничаешь?

– Нет. Это по личным причинам.

– Ладно, – Алисса кивает. – Не буду допытываться. – Потом отбирает у меня подушку и указывает на телефон, по-прежнему зажатый у меня меж бедер. – А вот об этом – буду. Прочти, что он ответил.

Я чуть разжимаю ноги, и телефон проваливается глубже.

– Люси!

– Ну ладно, ладно. – Я сдаюсь и выуживаю телефон из укрытия. При виде нового уведомления во мне вскипают тревога и растерянность.

Закрыв один глаз, я опасливо разблокирую экран.

Кэл:

Я соскучился. А ты по мне?

О боже, о боже, о боже.

Он заигрывает? Он пьян?

Как бы то ни было, у меня пульсирует между ног, а сердце заходится в бешеном ритме. Я не знаю, что ответить, но собственные пальцы меня опережают.

Я:

Да.

Потом я в ужасе швыряю телефон через всю комнату.

– Лис, я понятия не имею, как себя вести. Я не человек, а комок нервов.

Алисса выглядит слишком уж беззаботной, но потом ее выражение смягчается.

– Ничего подобного, детка. Я не знаю другого человека с такой большой душой. Ты добрая, щедрая, веселая и совершенно неотразимая. Вот что он видит. И что видим все мы.

Я прячу лицо в ладонях, чтобы скрыть страх, неуверенность в себе, глубокую убежденность, что секс означает любовь, а любовь означает утрату, потерю всего, что тебе дорого.

Утрата оставляет незримые шрамы.

Утрата высасывает все соки.

После утраты люди не живут, а просто существуют, зачастую не понимая этого. Они не замечают, как меняются листья. Еще вчера зеленели под весенним солнцем, а сегодня уже завяли и опали на землю.

Мы этого не видим.

Нам кажется, что листья всегда были мертвы.

Я провела в таком состоянии много лет. Я понимаю. Это чувство до сих пор сидит во мне – маленькая черная дыра, которую я все время заполняю смехом, мечтами, компанией приятных людей.

Но я понимаю. И я не могу допустить, чтобы то же самое произошло с кем-то еще.

– Спасибо, Лис. – Я посылаю комплименты, которыми она меня засыпала, в пасть черной дыры, пока та не закрывается, спрятав зубы.

Мне повезло. Моя жизнь полна благословений.

А утрата пусть держит свои жадные щупальца подальше.

Спустя некоторое время Алисса засыпает под воздействием вина и сопит, уткнувшись лицом в ладонь. Я улыбаюсь и подумываю о том, чтобы сфотографировать стекающую у нее изо рта ниточку слюны, но решаю проявить милосердие. Вместо этого я сползаю с дивана и иду в спальню, по дороге подобрав телефон с пола.

Какая-то часть меня хочет проигнорировать новое уведомление.

Но другая, более весомая часть, открывает его, а затем уносится в мир сновидений, где