равно объяснить. Короче, иди-ка ты, Сергей Александрович, обратно в тюрьму, а там тебя, как обычного советского арестанта, досрочно освободят.

Попаданец смутно понимал, что Вождь не договаривает, и что его могли бы и сегодня взять и освободить. Но это потребовало бы известные усилия от лично И.В. Сталина, а тот не хотел. И без того много работы в государственной и партийной сферах. А, может, этого требовала та же легитимизация?

Короче говоря, те же товарищи (граждане) на той же красивой легковой машине так же быстро привезли из Кремля в Лубянку и сдали из руки в руки надзирателю. Тот совсем не удивился и Сергей быстро понял почему со слов того же тюремщика. Оказывается, ему звонил сам нарком НКВД генеральный комиссар госбезопасности товарищ Ежов. Разъяснил, что заключенный Романов временно на одну ночь будет посажен в свою камеру. Но, поскольку уже завтра он «тройкой» будет освобожден в силу дополнительных доказательств, то держать его мягче, спать днем не запрещать, кормить из котла сотрудников.

Это было по тем временам массовых репрессий так неожиданно, сейчас расстреливали много чаще, чем освобождали, что надзиратель, прямо нарушая тюремный режим, спросил, любопытно сверкая глазами, так ли это и почему?

Что же, надзиратель тоже частица советского общества, ему тоже необходимо объяснять изменения в политике партии и правительства. И Сергей терпеливо сказал, что все его антисоветская деятельность заключается именно в происхождении. Он ведь великий князь и его за это посадили. Но наша партия во главе с великим Сталиным быстро вычленила этот казус. Ведь и молодые великие князья такие же советские граждане и совсем не враги СССР. Вот поэтому с ним сегодня разобрались и пришли к выводу, что не правильно он был арестован. А с ним завтра юридически суд («тройка») уже юридически разберется и, конечно же, отпустит.

— О-о! — удивился надзиратель, и открыл «его» камеру. Уже закрывая, честно сказал, что из Лубянки никогда доднесь не отпускали. И что он, пожалуй, первый.

Хм, а что удивляться. Лубянка во все времена с эпохи Гражданской войны была тюрьмой для особо важных узников, так сказать, вип-узилище. Сюда поэтому и выпускать станут редко. Но будут. Так что тюремщики еще не раз станут поражены.

Ну а он, стало быть, может и поспать. Всем нельзя, а ему можно, ха-ха! У Сталина был, не хухры — мухры!

Впрочем, спал он недолго, не многим более двух часов. Нервы, батенька! Судить ведь будут. И вроде бы с позитивным итогом, а вдруг… Да и когда это «тройка» станет заседать? Может днем, а может ночью, а ты сиди и жди!

Одно хорошо — пища стала по-мужски нормальной, то есть не только суп и каша, но и суп и каша с мясом. Правда, мясо было не фонтан и оказалось его не так уж много, но хоть сколько-то.

А так, день проходил медленно и муторно, буквально по минуткам. И «тройка», как всегда, запаздывала…

На заседание его вызвали поздно вечером, когда уже ужин переварился. Беспокоятся, гады, о здоровье заключенных. Пусть спокойно посидят (лежать на кровати строго запрещено!). Если надо облегчатся. А уже потом на суд!

Нервничал Сергей, вот и стебался для себя. Само же заседание было до смешного кратким и выписка из него страшно короткой. Даже текст писался специально большими буквами, а все равно крохотным листок получился. Но написано там было, в общем-то, понято: «В связи с изменением юридической базы, дворянское происхождение (великий князь) не является причиной для ареста». Подписи, дата.

Все сказали, бумажку, как основание для отсутствия на работе выдали. Все, брысь!

Из комнаты «тройки» Сергей, разумеется, вышел быстро. Сам торопился, пока что-нибудь еще не подсудили до смерти. А потом в коридоре задумался.

Домой идти? Так от Лубянки до коммунальной комнаты довольно далеко. Это же Москва, здесь и близко бывает далеко, а общественный транспорт (на это время это автобусы и трамваи) уже не ходят. Пешком идти почти километр? Охо-хо! Тем более, осенний дождь, наверное, пошел. Не-не-не, он не подписывался на такой квест!

Лучше уж попросится в камеру «по знакомству». Надзиратель, наверняка, не откажет? А там с утреца да на трамвайчике, а?

К счастью, на такой необдуманный шаг (впустить он, конечно, пустит, а вот выпустит уже, скорее всего, нет) ему не позволил работник НКВД. Он вежливо (!) попросил на недолгое время зайти в кабинет наркома. Николай Иванович де ждет.

О господи, он точно отсюда никогда не выйдет! Но к Ежову все же пришел, а куда он денется? Не под конвоем, и то хорошо.

Ежов действительно ждал. В том плане, что не заставил ждать в приемной. Но в кабинете пришлось тормознуться — как-никак тот читал ведомственные и, видимо, очень спешные документы.

Прочитал, пояснил:

— Вот по тебе читаю. Товарищ Сталин распорядился выделить тебе охрану и секретаршу. Ну я и выделил одну в двух.

Ежов открыто ухмыльнулся, но не Сергею, а еще одному посетителю. Попаданец, подчиняясь стадному инстинкту — один глянул, все посмотрели — тоже повернул голову. И ахнул.

Кроме гомосексуалиста Ежова в кабинете была откровенная красотка. Блондинка, с шикарными формами и ножками от зубов. Черты лица, правда, были изрядно мелкими, зато роскошные волосы прятали их, спускаясь по телу. Дайте мне расческу, все брошу и буду расчесывать косы.

Сергеей даже как-то сумел приблизиться к ней, а она никак этому не воспротивилась — ни взглядом, ни жестами, ни единым словом. А как она чарующе пахла, о-о-о! Какой-то прекрасный парфюм и как бы не французский и собственно женское тело, прекрасное и, по-мужски, возбуждающе.

— Везет тебе! — по-мужски позавидовал Ежов Сергею, — знал бы, что у меня в наркомате есть такие сержанты, подчинил непосредственно себе. Но так владей. Сержант гозбесопасности Алена Кормилицына. Хорошо владеет боевой борьбой, стенографией, постельными умениями, — посмотрел на Алену, чего-то испугался, уточнил, — это я сейчас служебную характеристику привожу, а не личные представлению докладываю. Ну так берете, ваше высочество?

Сергей вымучено посмотрел на наркома НКВД. Ежов был разным — грозным, язвительным, даже убийственным, причем в прямом значении этого слова. Но с таким хитро… э-э-э выделанным взглядом он выглядел впервые. И как-то не верилось совершенно. То есть словам наркома нельзя было верить в любом случае. Но россказням о женщинах гомосексуалиста, с проникновенным чувством и тактом, мог поверить только откровенный дурак. Что с этой девчонкой толкал его Ежов. Шпионаж? Убийство, пулю в затылок может выпустить любой? Сто грамм тола в кармане с капсюлем?

— Э-э-э, товарищ нарком, Николай Иванович, у меня