Сборы были скорыми, однако в центре лагеря, на небольшой открытой площадке, где размещались также палатки Трэйта, Рихмендера и других старших командиров, Фехтовальщика неожиданно встретил Сабин. Увидев вышедшего навстречу вилика, Гор натянул поводья, остановился и из уважения к старшему по званию командиру, спрыгнул с лошади.

– Советник? – произнес он, когда вилик приблизился.

– Да, Гор – хмуро ответил тот своим хорошо поставленным и как всегда глубоким, проникновенным голосом. – Я только что узнал, что ты не идешь с армией на Бронвену. И как всегда, никто не счел необходимым поставить в известность об этом меня, как представителя Совета. Итак, куда направляешься?

Гордиан в нерешительности покачал головой. Чтож, подумал он, придется врать еще и Сабину.

– По усадьбам, – неопределенно ответил Фехтовальщик, – по школам, по маленьким городкам и хуторам, где есть сервы. Мы едем снимать ошейники и убеждать людей присоединиться к армии. Я ведь новый Пророк, если вы помните, «Освободитель». Нужно поддерживать репутацию.

– Да, да, – согласился вилик. – Однако не следует забывать, что религиозному догматизму подвержены в основном сервы местного, эшвенского, происхождения. Множество рабов из числа клонов воспринимают тебя не как божественного посланника, а просто как необычного человека, способного дать шанс на освобождение, без религиозной или мистической подоплеки этого акта. Так что тебе следует быть осторожным. И не нестись сломя голову неизвестно куда, поставив под угрозу все дело восстания всего лишь из-за наложницы, пусть и прекрасной. Лисия хороша, но лучше ли она, чем свобода для миллионов страждущих? Думал ли ты об этом, хм, «Освободитель»?

– Лисия? – немного смутившись, Гор покачал головой. – Похоже, мои скрытые желания известны всем в нашем лагере.

– А чего ты ожидал? Половина офицеров Лавзейского полка – бывшие дационы и консидории нашей школы. И они прекрасно осведомлены о твоем отношении к Лисии Лавзейской. То, что рядом находится загородный дом Брегорта, также общеизвестно. Ты уезжаешь. Остальное не трудно додумать.

– Тяжелый случай. Надеюсь, поиск девушки не бросает тень на мой авторитет освободителя рабов?

– Думаю, не настолько, чтобы люди перестали оставаться благодарны тебе за снятые ошейники. И все же… все же тебе следует быть осмотрительнее. Твои способности для дела восстания – это дар, который невозможно переоценить. Об отъезде Гора Фехтовальщика знает слишком много людей. А вдалеке от лагеря может случиться всякое. Один удачный пистолетный выстрел или удар шпаги может положить конец всем нашим надеждам.

– Вы напрасно беспокоитесь, советник, – возразил Гор. – Моя жизнь, прежде всего, дорога мне самому. И… Вы ведь не собираетесь запретить мне выход из лагеря? Трэйт сказал…

– Да плевать мне, что сказал твой Трэйт! – внезапно резко вспыхнул Сабин. – Трэйт, Трэйт, со вчерашнего дня все носятся с его именем как с писаной торбой. Совет виликов правит Армией и освобожденным Боссоном, помни это. Этот факт – единственная реальность, в которую мы должны верить и которой должны отдавать свои силы в служении нашему правому делу!

Сабин пересел на своего любимого конька – блистательную демагогию, и Гордиан невольно скривился, ведь время поджимало. За спиной бывшего демиурга, на некотором отдалении, лошади его спутников нетерпеливо били подковами по утоптанной земле. Заметив невольное выражение лица у своего собеседника, Сабин раздраженно примолк, но затем снова улыбнулся и продолжил:

– Послушайте, Гор, – советник неожиданно перешел на «вы», что удивило Гордиана, поскольку до этого Сабин «выкал» только виликам, – Трэйт оскорбил меня своей невнимательностью к моему рангу и своим неуважением. Думаю, мне незачем более оставаться с нашей Армией, по крайней мере до тех пор, пока она возглавляется этим человеком. Дружбе конец! К тому же основные силы врага в Боссоне разгромлены, и взятие Бронвены – дело предрешенное. Думаю наш гениальный «полководец» справиться с этой чисто военной задачей и сам, без поддержки Совета в моем лице. В общем и целом, если говорить коротко, сейчас я хотел бы отправиться с вами.

Гордиан смутился: иметь в качестве провожатого Сабина было последним, чего он жаждал при обделывании личных делишек.

– Вам известно, что я отправляюсь не только снимать ошейники и жечь усадьбы, – возразил он, – но и вернуть Лисию. Неужели вам не жалко тратить свое время на погоню, как вы сами сказали, «всего лишь за наложницей», гетерой.

– Я прекрасно знаю, на что мне жалко тратить свое время, а на что нет – несколько холодно заметил Сабин. – Если вы нуждаетесь в этой наложнице, что ж побегаем и за наложницей. Необходимость моего пребывания в настоящий момент именно с вашим отрядом, а не с вояками этого грубияна я вижу в другом. Вы станете снимать ошейники, и освобожденным сервам понадобится слово Совета, чтобы определиться с тем, что им следует делать с обретенной свободой. Мое слово, вы слышите, Гордиан? Слово о нашей борьбе и о нашем будущем! Я обеспечу поддержку этому рейду и заставлю сервов из освобожденных поместий присоединяться к восстанию. Лишним не буду, поверьте на слово. Что же касается ваших личных дел, то у меня нет к ним претензий. Учитывая важность вашей персоны для общего дела восстания, на многое, думаю, можно закрыть глаза. Я смогу убедить Совет виликов, что ваша привязанность к Лисии нисколько не вредит войне за свободу сервов Эшвена. Вы даже сможете оставить девушку при себе, если, конечно, мы сумеем ее отыскать. Я предлагаю вам свою помощь и свою поддержку. Вот моя рука – что скажете?

Гор протянул руку в ответ и пожал своей узкой юношеской ладонью пухлую кисть вилика. Обалдеть можно, какая честь.

– Ну что ж, – сказал он, понимая, что уж кому, кому, а лично ему советника не переубедить. Да и нужно ли, если тот не против помочь отыскать Лисию. – Тогда собирайтесь. Вместе с Брандом я жду вас у западной стражи.

Сабин кивнул, показывая, что разговор окончен, и быстрым шагом направился к своей палатке. Спустя полчаса они уже бок о бок с Сабином скакали по узкой проселочной дороге и мило беседовали. Пожалуй, и в голову бы никому не пришло, что еще совсем недавно один из них заправлял огромным поместьем, а другой корчился в этом поместье в карцере, страдая от побоев. Перемена, произошедшая в отношении Сабина к его, Гордиана, скромной персоне не переставала удивлять последнего своей внезапностью и кардинальным характером.

Весь период с начала восстания Сабин, считая себя одним из его несомненных лидеров, обращался к Гору точно так же, как и ко всем сервам, вышедшим из Лавзейского поместья и школы, то есть вежливо, но с чувством невыразимого внутреннего превосходства, доходящего порой до плохо скрытого презрения. По отношению к Фехтовальщику это чувство скрашивалось лишь осознанием уникальной одаренности этого раба, его нужности делу восстания и потенциальной незаменимости.

При этом Сабин, в отличие большинства сервов более низкого ранга, был лишен каких-либо иллюзий мистического характера относительно способностей Гордиана уничтожать энергетический заряд и сжигать начинку койнов, поскольку, как и большинство виликов, был человеком образованным, свято верил в науку и прекрасно знал, как устроен электронный ошейник.