устроила? — Иннокентий потер покрасневшую от удара щеку. — Ты вообще с головой не дружишь? Еще и тележку мою сломала, дурында!

— Я ее не ломала! — зацепилась за слова Варя. — Она уже была сломана. Я видела. Да ты сам это видел!

Варвара смахнула с плеч растрепанные волосы, скинула рюкзак и устроилась на нем, рядом с Иннокентием и Васей.

— Ну конечно же ты видела, сумасшедшая девчонка. Я бы починил ее, как только добрался до дома… Точно! — вдруг Иннокентия озарило. — Дом! Поеду-ка я домой. Там меня жена моя ждет. Волнуется, небось…

В попытках подняться на ноги Иннокентий уронил картину. Рамка треснула, но не раскрылась. Старик досадно вздохнул, сполз обратно и начал искать взглядом хоть что-то, что могло бы не дать трещине расползтись. Увидев пустую бутылку, он подполз к ней на коленях, снял пластиковую этикетку, растянул, аккуратно обмотал уголок рамки и скептически осмотрел место импровизированного ремонта — держалась вся эта конструкция на соплях.

— Не бросай меня! Пожалуйста… Нам нужно вместе дождаться утра и поехать к Марго, что бы отдать ей диадему… — упрашивала Варя, внимательно наблюдая за действиями старика.

— Марго? Зачем отвозить ее Марго? Ее нужно вернуть обратно на аукцион. — Иннокентий держал картину перед собой на вытянутых руках, внимательно осматривая полотно и раму.

— Ты сейчас серьезно? Мы не можем туда вернуться! Тем более, Марго пообещала мне… Пообещала мне награду, если я принесу ей эту диадему.

— Что? Ты что несешь? Дыма надышалась поди? — Старик отставил картину в сторону и гневным взглядом уставился на Варю. — Для чего Марго это украшение? Я понимаю, Станислав хотел ее купить. Но ты… Ты сорвала аукцион!

— Все верно… — Варя задумалась над продолжением реплики. — Точнее, не совсем верно! Никто не собирался ничего покупать! Нужно было сорвать аукцион, чтобы украсть диадему, которую хотел заполучить тем же самым путем твой ненаглядный Стасик.

Легко поднявшись с места, Варя подошла к перемотанной этикеткой картине, присела перед ней на корточки и начала рассматривать. Проведя рукой по краскам, она почувствовала их тонкий аромат. Иннокентий, все еще возмущенный словами девушки, отпихнул ее от своего шедевра и продолжил бубнеж.

— Так, стоп… — он вдруг внимательно посмотрел на свою спутницу. — То есть вы, не сказав мне, втянули меня в авантюру с кражей этой золотой… короны?

— Да ты не горячись, дед! Никто не знал, что все обернется именно так. Мы должны были все по-тихому провернуть. — Варя вернулась к рюкзаку и снова уселась на него, устало прислонив голову к монолитной стене дома. Она была зла на саму себя, но Иннокентий был еще злее — гнев так и рокотал в нём.

— Ну, знаете ли… Сейчас я поеду домой, а утром пойду в милицию и… и…

Наконец-то собравшись с силами, Иннокентий встал и начал отряхивать одежду от налипшей грязи и пыли. Внезапно он застыл, словно истукан, а потом принялся хлопать по карманам брюк.

«Ботинки на месте. Штаны тоже тут. Рубаха. А где же пиджак?» — он схватился за голову.

— Мой новый пиджак. Как же так? Все деньги, ключи, документы… Все в нём! А я, старый дурак, оставил его на том чертовом стуле!

— Ты хотя бы в обуви, а я, вон, босиком! — Варя подняла босую ногу и помотала ею перед Иннокентием. — Ты, дед, не расстраивайся! Картина твоя с тобой, а это самое главное. Сейчас найдем какой-нибудь подвал или чердак, ночь переждем, а утром доедем на попутках.

Лицо старика скривилось в гримасе недовольства. Варе оно показалось слишком естественным, так как все время с их знакомства она наблюдала это выражение в свой адрес.

— Еще чего! Чтобы я, талантливый художник, по чердакам да по подвалам шастал? Я что, на бомжа похож? — пробурчал Иннокентий, артистично складывая руки на груди.

Варя замолчала, ей нечего было ответить. Она опустила глаза и посмотрела на босые ноги. Чувства охватили её так сильно, что перехватило дыхание. Не сказать, что она обижалась на старика, нет. Скорее, злилась на себя. На то, что своими решениями, своим выбором довела себя до жизни, которая посторонним людям кажется странной, мерзкой и отвратительной. Ничего плохого в ночевке на чердаке или подвале она не видела. Для нее подобные места, пусть иногда кишащие крысами или тараканами, становились самым настоящим спасением от холода и непогоды. Почти домом.

Возможно, если бы она слушала маму с папой в детстве или не перечила тетке, а может, просто была примерной девочкой в приюте, то смогла бы сейчас жить в уютной квартире, с любящими её людьми. Пить чай с конфетами и смотреть в окно на небо, усыпанное мерцающими звездами. Но жизнь сложилась так, как сложилась, и отмотать назад ничего уже нельзя.

«Никто меня не понимает! — крутилось у Вари в голове. — И план плохой, и чердак плохой, и я плохая… Все ему не нравится! А я ведь стараюсь, предлагаю хороший вариант!»

Обратив внимание на затянувшееся молчание собеседницы, Иннокентий, возможно, впервые за все время знакомства с ней почувствовал себя неловко. Ему стало неприятно, будто он сам себя измарал в грязи.

«Других ведь вариантов нет, а я накричал на нее. Возможно, она всего лишь хочет помочь, а я…»

В мыслях вдруг всплыли смазанные картинки из собственного далёкого детства: шустрые ребятишки из соседнего двора окружили маленького Кешу, заставив его сесть на коленки и закрыться руками. Новые штанишки, сшитые мамой из большой старой юбки розового цвета в белый горошек, почернели от непросохшей от дождя земли. Малыш смотрел на измазанные ладошки, которыми уже успел потереть заплаканное лицо, и молча молился, чтобы все это скорее закончилось. Дети смеялись над ним. Они смеялись над его розовыми штанишками, назвали свинушкой. Обмазывали его волосы грязью и закидывали только что сорванными яблоками. Кеша ненавидел себя. Он плакал от обиды. Он винил мать за выбор ткани розового цвета в белый горошек. Винил отца за его пьянство и безработицу. Винил себя за то, что был слабым. Винил и этих ребят, которые судили его за то, что он не похож на них…

«Бывало и хуже, — подумал Иннокентий. — Нельзя гнобить ребенка!»

— Ладно, извини, малявка! — смягчившись, сказал старик. — Пойдем искать место для ночлега. Другого выхода