может им помочь… Ни ему, полному обиды и ненависти, вечно отвергнутому и никому не нужному, ни ей, маленькой чужестранке, которая почему-то заслужила настолько жуткое отношение мужа… Азиза не понимала, за что он так ее ненавидит, ведь даже по отношению к Маре он не был так жесток… Но к Маре он никогда не заходил, а вот к славянке наведывался почти каждую ночь. Уходил оттуда злой и мрачный, чернее самой черной тучи и девушку оставлял растерзанной и заливающейся слезами.

Азиза слышала, о чем говорила Черная Гадюка с Аллаеной… слышала и понимала, что именно задумала старая злобная карга… которая в свое время отдала Азизу в услужение Ламилы и ни разу не заступилась за ребенка, которого унижала и била ее родственница прямо при ней.

Значит она задумала избавиться от славянки… ну что ж, как говорят, не рой яму другому. Азиза дождалась, пока девушка уснет, схватила флакончик, который дала ей старуха, и вылила его содержимое в туалет, а вместо этого налила туда совсем другое зелье.

Глава 11

Что за страшную тайну скрывает этот мужчина, какое лютое зло произошло с ним и сделало его настолько жутким и диким, захватило всецело и наполнило густым, липким мраком? Мне казалось, эта тайна спрятана здесь, за гладкой мраморной женщиной, внутри нее. Он похоронил свою боль и приходит молиться ей так, чтоб никто не видел. И меня он тоже закопает прямо здесь… если не произойдет чуда. Но в чудеса я уже давно не верила.

Хан закончил копать и ловко выпрыгнул из глубокой ямы. Воткнул лопату в землю, смахнул пот со лба тыльной стороной ладони. Потом подошел ко мне тяжелой поступью. Остановился рядом и посмотрел мне в глаза.

У. Соболева. «Жена Хана»

Я не умел любить. Когда-то у меня отняли такую привилегию, отняли вообще возможность что-то чувствовать. Единственная, кто отдавал мне свою любовь, время – это моя тетя Самида. Она выходила меня, когда я остался в живых после того, как солдаты закопали меня в песок и оставили умирать от жажды и голода мучительной и долгой смертью.

– Ты сдохнешь так же, как ваши убивают наших солдат, ты сдохнешь не от потери крови, не от ран, а мучительно и жутко от ужасных болей в желудке и в горле, и, чтоб тебе было веселее подыхать, я оставлю это здесь…

Мой палач поставил перед моим носом стакан воды и положил на тарелку кусок мяса и хлеба.

– Ты будешь все это видеть, ты будешь чувствовать аромат еды, но она испортится на твоих глазах. Ее сожрут насекомые, а воду выпьют птицы, а ты так и сдохнешь от голода.

Больше никто не пытался защитить мусульманского мальчика. Они уходили из сожжённой деревни. Им больше нечего было здесь делать, свою миссию они выполнили – превратили поселение в пепел, в город-призрак.

Но я не умер. Наоборот, я очень хотел выжить. Невероятно хотел выжить и найти эту мразь, отомстить, сожрать его живьем и обглодать его кости, пока он будет еще живым. Да, на моих глазах воду опрокинули птицы, они же сожрали еду. Я мог только смотреть и сходить с ума от голода и жажды.

А потом… потом я понял, что на меня началась охота. Ворон со сломанным крылом, с длинным клювом и черными лапами. Он ходит вокруг и ждет… прикидывает, насколько я опасен для него и может ли он напасть на меня. Я же прикидываю, что будет, если подпустить его близко, позволить сесть на свое лицо и… и впиться в него зубами. Кто из нас победит?

Много часов я притворялся мертвым. Старался не дышать и не шевелиться. Птица ходила вокруг меня и не решалась подойти, потом села мне на голову, трогала мои волосы, клевала в лицо. Я позволил ей спуститься и усесться на мою скулу, так как голова была запрокинута назад, и когда ворон сел возле моего рта, я вцепился в него зубами со всех сил.

Я оказался хитрее, проворнее, и я победил. Я жрал его мясо вместе с перьями, я пил его кровь и не выпускал из челюсти, пока не осушил досуха. В ответ он мне чуть не выклевал глаз…

Благодаря ворону я продержался еще несколько суток, меня нашел старик-пастух, он откопал и вытащил мое истощенное тело. Потом отвез к тете Самиде, и та выхаживала меня очень долго и очень настойчиво. Отпаивала травами, кормила из ложечки, учила заново ходить.

Я был ей благодарен, и я готов был за нее умереть. Самида заменила мне мать. Именно поэтому я согласился на брак с Зубейдой, беременной от какого-то ублюдка родственника. Которого казнили ее же родные.

Шлюха, которая старше меня на пять лет. Я помню нашу первую брачную ночь, когда меня заставили переспать с ней, а потом показывать окровавленную простыню в окно. С брюхатой сучкой, которую я презирал. Меня, шестнадцатилетнего мальчишку с израненной душой и изуродованным телом. Мальчишку, который знал и понимал, какое он чудовище, и что ни одна женщина в здравом уме не полюбит его и не пойдет за него по доброй воле.

– Племянник, сынок мой, мой красивый и сильный мальчик. Ты должен спасти семью Ибн Беев. Только ты можешь вернуть нам былое могущество и власть. Готов ли ты пожертвовать ради нашего рода?

– Что я должен сделать, мама Самида?

Она знала, что я не могу отказать ей, знала, что однажды я поклялся на крови, что для меня ее слово будет закон. Тогда в шестнадцать все еще было слишком острым, слишком ярким.

– Бархамы наши враги. И мы в огромном долгу перед ними… Но Аллах есть на свете, и он все видит и карает гневом своим подлых людей. Как и их покарал. Дал им бесстыжую дочь и развратного братца-ублюдка, который обесчестил ее.

– Аллах велик и справедлив! – сказал я и поцеловал ее руку. Я помнил, как эти руки мазали мазями мои гниющие раны от ожогов и бинтовали мое тело.

– Особенно когда вкладывают месть правосудия в руки свои подданных. Чтобы погасить все долги, мне нужен ты, мой дорогой.

– Что я должен сделать?

Повторил еще раз.

– Жениться на Зубейде Бархам и признать ее приплод своим. Бархамы погасят наш долг и отдадут огромное приданое за свою бесчестную дочь.

Я стиснул челюсти и кулаки и опустил голову.

– Ты должен,