14 декабря. Первый сеанс иглоукалывания. Вздремнула, завернутая в простыни. В гостинице — ужин с мамой и папой, еще свадебные подарки. Позвонила и позвала Кэти [сестру]. Полежала в обнимку с Кеном.

15 декабря. К девяти в больницу — подготовка к операции — предоперационная — моя палата — двухчасовая задержка. Самочувствие перед операцией — отличное; после нее — тоже; ведет, но не сильно. Проснулась в пять — Кен, папа, мама и Кэти здесь. Кен добыл раскладушку — «для второй половины моей души». Морфин, потом ночь. Ощущения странные: немного ведет, иногда напоминает медитацию. Буквально каждый час будят, чтобы измерить температуру и давление. У меня гипотония, так что Кену приходится просыпаться каждый час и убеждать медсестру, у которой все не получается нащупать пульс, что я жива.

16 декабря. Весь день проспала — медленно прогулялись с Кеном к холлу. Мама, папа, Кэти, Джоан [подруга]. Пришел доктор Р.; удалили двадцать узлов, все результаты отрицательные [в лимфатических узлах не обнаружено раковых клеток; невероятно радостное известие]. Прогулка с Сюзанной. Ночью не могла заснуть; в четыре вызвала медсестру. Морфин и тайленол. Прекрасно, что Кен рядом; я рада, что он настоял.

17 декабря. Звонила разным людям — много читала — заходил доктор Р. — родители и сестра уехали — Кен покупает подарки к Рождеству — чувствую себя хорошо.

18 декабря. Куча посетителей — Кен на посылках — много ходила пешком — читала «Этюд в багровых тонах». Небольшая слабость, отток жидкости продолжается.

19 декабря. Выписка — обед в ресторане «Макс» — шопинг к Рождеству с Кеном — домой. Появилось желание написать обо всем этом подробнее — чувствую себя отлично, уверена в себе — в первый день болезненные ощущения, особенно в тех местах, где были [дренажные] трубки — чувствую себя так хорошо, что иногда боюсь, не слишком ли я оптимистична.

Первый эффект от операции был психологическим: у Трейи появилось время, чтобы начать практически полную переоценку того, что она всегда называла «делом жизни», а точнее — того, каким должно быть это дело. Как она объяснила мне, этот вопрос связан с проблемой противопоставления делания и бытования, что в нашей культуре также подразумевает проблему мужских и женских тендерных ролей. Трейя, по ее словам, всегда больше ценила делание, которое часто (но не обязательно) ассоциируется с мужским началом, и пренебрегала бытованием, которое часто (но не всегда) ассоциируется с женским[22]. Ценности делания — это ценности производства, создания или достижения чего-либо; они зачастую связаны с агрессивностью, соперничеством и иерархичностью; они ориентированы на будущее и основаны на правилах и оценочных суждениях. Делание по природе своей стремится преобразить настоящее во что-то «лучшее».

Я убежден, что ценности и делания, и бытования одинаково важны. Но проблема в том, что, поскольку бытование соотносится с женским началом, Трейя чувствовала, что, придавая сверхценность деланию/мужскому, она фактически подавляет в себе ценности бытования/женского.

Для Трейи это не было предметом праздного любопытства. Я берусь утверждать, что в том или ином виде эта проблема была основной психологической проблемой, прошедшей через всю ее жизнь. Кроме всего прочего, именно из-за этого она поменяла свое имя и из Терри стала Трейей: ей казалось, что Терри — это мужское имя.

Мне стали понятнее многие вещи. Сколько себя помню, я всегда жестко ставила перед собой вопрос: «В чем дело моей жизни?» Думаю, дело в том, что я слишком много значения придавала деланию, а бытованию — слишком мало. Я была стар шей из четырех детей и в детстве всегда хотела быть старшим сыном своего отца. Кроме всего прочего, в то время в Техасе любая мало-мальски значимая работа считалась мужской: именно мужчины делали всю работу, связанную с производством чего-либо. Я принимала мужскую систему ценностей; мне не хотелось становиться «техасской женой», поэтому женские ценности я отбрасывала в сторону и подавляла; каждый раз, когда они пробуждались во мне, я старалась с ними бороться. Полагаю, что я отрицала свою женскую ипостась, свое тело, материнское начало, свою сексуальность и старалась держать равнение на разум, на отца, на логику, на социальные ценности.

Теперь, столкнувшись с раком, я думаю, что этот настойчивый вопрос — каково дело моей жизни? — имеет две стороны.

1. По иронии судьбы (если учесть, что я всегда отвергала возможность самореализации через мужчину) одна из составляющих моего дела — это именно забота о Кене, помощь всеми силами в его работе; параллельно это поиск такого способа заботы и помощи, который не угрожал бы моей независимости, а также это постепенная работа над собой и изживание своих старых страхов: для начала достаточно просто быть его женой, помогать ему, поддерживать дом в порядке, создавать ему хорошие условия для работы (надо бы нанять горничную!), а потом посмотреть, во что это все может перерасти. Но для начала — помогать и поддерживать его — незаметно, как и полагается жене, хотя прежде все мое существо протестовало против такого варианта. Впрочем, моя ситуация совсем не похожа на тот вариант «техасской жены», против которого я бунтовала, да и сама я уже не та, что прежде. Я свято верю, что его работа чрезвычайно важна; она во всех отношениях совершается на том уровне, до которого мне не дотянуться (я ни в коем случае не занимаюсь самоуничижением — я просто хочу быть честной). Ну и, кроме того, речь идет о Кене, в которого я безмерно влюблена. Подозреваю, что я бы не поставила перед собой такой цели, если бы Кен этого от меня захотел, если бы он потребовал, чтобы я стала «хорошей женой». Но он вообще от меня ничего не требовал! Если на то пошло, это он сейчас заботится обо мне, выполняя роль «жены».