Наконец-то пароход прибыл в Асуан. Вокруг царила такая красота, что буквально у всех перехватило дыхание. Здесь Нил, вспениваясь, бросался на первый катаракт и разливался, образуя целое море голубой прозрачной воды, откуда выступали острова, самый большой из которых, Элефантина, славился сохранившимися развалинами храма и садами, заросшими зеленью. В этом месте берега Нила вздымались гигантскими скалами из черного гранита... На правом берегу простирался белый город, выходящий на набережную, а главной точкой набережной, возвышаясь над нагромождением камней, служило длинное темно-красное здание с окнами в белых рамах: знаменитый отель «Олд Катаракт» был подобен короне, возложенной на подушку из травы и цветов. Внизу под ним кружились в вальсе грациозные фелюги с белоснежными треугольниками парусов. В этом месте русло реки сужалось, зажатое между двумя откосами. С левого берега ссыпался вниз песок из пустыни, прямо до образованной скалами природной запруды.

Двое друзей тепло распрощались с капитаном Фатахом, сказав ему в утешение много хороших слов (бедняга был просто в отчаянии от неудавшегося круиза), и первыми сошли на берег. Им хотелось поскорее добраться до своего убежища — отеля, куда великие мира сего считали необходимым заехать хоть раз в жизни. Этот образчик Викторианской эпохи, олицетворяющий полное умиротворение, притягивал их как магнит.

— Сюда стоило съездить хотя бы ради этого, — заверял Адальбер, с давних пор знавший это место. — Куда до него всем «Ритцам» мира по части успокоения души!

— А вдруг здесь поселится и Ринальди?

— Опасаться нечего. Ее пригласили к губернатору, так что она будет теперь распевать гаммы у него. Это на другом конце города...

Друзья радовались недолго: наняв коляску, они добрались до отеля, и тут служащий объявил им, что свободных номеров больше нет.

— Надо было вам забронировать номера заранее, господин Видаль-Пеликорн, — попенял он беззлобно своему хорошо знакомому клиенту. — Вы же знаете, что в этот сезон наши апартаменты нарасхват.

— Да кто тут ведет речь об апартаментах? Хватит и обычных номеров, лишь бы они не оказались комнатами для прислуги! А разве из «Зимнего дворца» вам не сообщили о нашем приезде? — добавил Адальбер с наигранным возмущением, поскольку прекрасно знал, что забыл попросить об этом.

— Нет. Мне очень жаль, но... не сообщали.

— Ну, послушайте, Гаррет, должны же вы понять, что мы с князем Морозини никак не можем ночевать на улице, — наконец простонал Адальбер, незаметно указывая на Альдо, покуривавшего в кресле холла сигарету без всякого видимого интереса к предмету дебатов.

— Поверьте мне, я прекрасно все понимаю, господин Видаль-Пеликорн. Сделаю все возможное, чтобы выручить вас. Но вот что: почему бы вам не попросить приютить вас господина Лассаля... по крайней мере, до тех пор, пока не освободятся номера?

— Лассаль? Он здесь?

— Приехал в конце той недели. И только вчера приходил к нам ужинать. Хотите, я ему позвоню?

— Не нужно. Мы спасены! До скорого, Гаррет! Оставлю багаж у вас. Мы пошлем за ним попозже.

— Мы и сами можем его вам доставить...

Альдо больше всего на свете ненавидел приезжать на новое место, не зная даже, где будет ночевать. Поэтому на самом деле он не без беспокойства следил за ходом переговоров. Но, завидев Адальбера, сияющего улыбкой, он раздавил сигарету в пепельнице и поднялся ему навстречу.

— Ты совершил чудо?

— Даже более того. Уходим!

Он быстро схватил друга под руку, но Альдо высвободился, не доверяя внезапному бурному восторгу Адальбера.

— Куда это ты собираешься меня вести?

— Туда, где нам будет даже лучше, чем в отеле, потому что в том месте мы не рискуем напороться на нежелательные встречи. По крайней мере, так я надеюсь...

— Значит, не уверен?

— Никогда нельзя быть в чем-нибудь уверенным полностью. Я ведь тебе как-то рассказывал об Анри Лассале, лучшем друге моего отца?

— Ты и об отце-то говорил нечасто... А этот господин тоже археолог?

— Ни в коем случае! Оба они были дипломатами и познакомились в Риме, в палаццо Фарнезе, где служили в ранге атташе. И, кстати, знакомство их началось с драки.

— Они побили друг друга?

— Подрались, как сапожники, из-за прекрасных глаз девушки, в которую оба были влюблены. Но все-таки они не совсем потеряли разум и вскоре поняли, что она того не стоила, потому что без колебаний бросила обоих ради одного русского боярина, старого, но богатого, как Крез. Тогда они вдвоем отправились праздновать это событие в кабаре и так там наклюкались, что подружились на всю жизнь.

Адальбер на мгновение прервал свое повествование, садясь в коляску, которую вызвал для них швейцар. Он дал вознице адрес и продолжал:

— Потом они служили, каждый на своей должности. Отца перевели в Варшаву, где он и встретил мою мать.

— Разве твоя мать была полькой?

— С чего ты взял? Она была дочерью посла.

— Ничего себе! А почему я об этом узнаю только сейчас?

— Потому что я, не в пример некоторым, не кичусь своим происхождением и...

— Сдается мне, что это камешек в мой огород?

— Ну, разве что легкий намек, — засмеялся Адальбер. — Но я не это хотел сказать. Просто у нас никогда не было времени поговорить о моей семье! Вернемся же к Лассалю: он служил в Лондоне, но и там умудрился познакомиться с красавицей-египтянкой, прекрасной, как мечта, и вдобавок дочерью какого-то хлопкового короля. Через год после свадьбы она умерла, произведя на свет мертворожденное дитя. Лассаль сам чуть не умер от горя. Вышел в отставку, покинул Министерство иностранных дел и отправился путешествовать. Мои родители — единственные, кто еще как-то связывал его с родиной.

— А ты? Полагаю, он стал твоим крестным отцом?

— Почему это? Меня зовут не Анри. Кроме того, он принял мусульманство. Но странствия его длились ровно до того момента, пока он не почувствовал тягу к археологии. Понятно, что это случилось в Египте.

— Он вел раскопки?

— Нет. Для этого он слишком ленив. Но поскольку от жены у него остался дом на ее родине, он стал приезжать сюда все чаще и чаще и, само собой, приглашал моих родителей. Понятное дело, вместе со мной, так что я и сам вскоре от него заразился страстью к археологическим раскопкам. Бог свидетель, в университете я слушал интереснейшие лекции, но никто и никогда не рассказывал об античном Египте так, как он! Ты даже представить себе не можешь, какой он великолепный рассказчик!

— Ну, почему же... Очень даже хорошо представляю, сам знаком с таким человеком... Вирус оказался стойким, милый мой!

Адальбер ничего не ответил, но покраснел как спелая вишня, и глаза его заблестели. И он, и Аль-до были скупы на похвалы, но от этого их ценность только возрастала. Он покашлял, чтобы справиться с волнением, и наконец сказал: