покойного короля. Хотя можно возрадоваться наличию твердой руки и непрерывности правления, столь бурное развитие событий смущает юного Гамлета, студента университета, вызванного домой из своего братства в немецком Виттенберге. На фоне страхов и юношеской нестабильности молодой Гамлет пребывает в смятении. Он только что осиротел после смерти отца и возмущен тем, что его мать так быстро позабыла клятвы верности, променяв их на «одр кровосмешения». Он терзается мыслью о самоубийстве как возможности покончить со своими переживаниями, вызванными потерей отца, чувством вины и стыда, но его останавливает божественный запрет на самоубийство.

Назревают проблемы и иного характера. Во-первых, стражники увидели на крепостных валах замка блуждающего призрака, не находящего покоя. Гамлет выходит с ними в дозор, где и встречается с призраком, который оказывается его умершим отцом. Он говорит, что на самом деле был отравлен ядом, влитым ему в ухо, и что его жена вышла замуж за убийцу (любого студента подобное признание повергло бы в еще большее смятение, чем отказ отца дать денег в первый день учебы в университете). Потрясенный Гамлет чувствует, что призрак говорит правду. Он должен отомстить за убийство отца и предательство матери. Вся Дания поддержала бы и одобрила его праведную месть, и все же для него земля перевернулась с ног на голову. Нет больше ничего неизменного и стабильного. Гамлет говорит, как могли бы выразиться мы сами:

Век расшатался – и скверней всего,

Что я рожден восстановить его!

Все, что нужно студенту университета, – это легкие экзамены, свидания по субботам и финансовая поддержка из дома. Но такое? Такое? Кто захочет оказаться один на один с такими проблемами?

Решительного по природе своей Гамлета, естественно, переполняют противоречивые эмоции. Желание избежать конфликта даже сильнее, чем жажда справедливости. В его самых знаменитых размышлениях слышны отголоски того рода опасений, логических доводов, уклонений и отречения, которые мы все так хорошо знаем по своей собственной жизни:

Быть или не быть, вот в чем вопрос.

(То есть окунуться в страшную суматоху этого мира или найти способ уклониться от его тягостных требований к нам?)

Что благородней: духом – покоряться

Пращам и стрелам яростной судьбы

(То есть закрыть глаза, отвернуться и поплыть по течению.)

Иль, ополчась на море смут, сразить их

Противоборством? Умереть, уснуть —

И только; и сказать, что сном кончаешь

Тоску и тысячу природных мук,

Наследье плоти, – как такой развязки не жаждать?

(То есть погрузиться в детские сны, заглушить боль, чтобы не чувствовать ее. Но что, если и тогда нас не оставят в покое?)

Умереть, уснуть. – Уснуть!

И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;

Какие сны приснятся в смертном сне,

Когда мы сбросим этот бренный шум, —

(Ах, мечта современной Америки: все хорошо, все в порядке, и нам всего лишь приснился дурной сон. Если бы только мы могли сбежать в страну фантазий, окунуться в блаженство грядущих дней, снова сделать Америку великой, но…)

Когда бы страх чего-то после смерти —

Безвестный край, откуда нет возврата

Земным скитальцам, – волю не смущал,

Внушая нам терпеть невзгоды наши

И не спешить к другим, от нас сокрытым?

(Зло, которое вы знаете, лучше, чем зло, которого вы не знаете.)

Так трусами нас делает раздумье,

И так решимости природный цвет

Хиреет под налетом мысли бледным…

С высоты четырех столетий можно сказать, что это было совершенным описанием комплекса – части нас самих, отделенной от эго, действующей автономно, но при этом обладающей достаточной силой, чтобы запереть нас внутри. У каждого из нас есть свой первобытный страх, архаический ужас, позабытое, но все еще живое воспоминание о сильном и травмирующем событии, которое заставляет нас застревать на месте, ложится мертвым грузом на наши плечи, порождает архаичные паттерны «борьбы или бегства», которое мы оплакиваем, но никогда не отпускаем от себя. «Налет мысли бледной» – это способ Шекспира описать эфирное, но осязаемое присутствие энергии, которая не позволяет нам действовать, замораживает нас в прошлом и оставляет нас в зыбучих песках пустыни привычного состояния.

Многие молодые люди, если не большинство, барахтаются в тревожном состоянии поздней юности или ранней зрелости, когда мозг все еще связывает свои полушария вместе, а эго купается в океане гормональных всплесков и импульсивного поведения. Родители не знают, что делать, часто думая, что их взбалмошные дети просто сходят с ума, забывают проявлять благодарность за все, что имеют, и доставляют лишь заботы и хлопоты. Если кто-то из нас может оглянуться в те бурные годы без сожаления, смущения или огорчения, то он или она прожили крайне пресную молодость или, возможно, находились все это время под кайфом и просто не в состоянии что-либо вспомнить. Огромное чудо, что кто-то из нас умудряется добиться столь многого в жизни, ведь большинство пребывает на эту землю по воле слепого случая или непостижимой милости богов.

Не существует единого Гамлета, нет ни одного окончательного прочтения его. Он стал своеобразным тестом Роршаха: каждая эпоха видела в нем что-то свое, возможно, проецируя на него свои собственные потребности, свои тени, свои слепые пятна. Естественно, я не могу избежать соблазна, чтобы не предложить свое ви́дение. Если на меня влияет моя повседневная работа психоаналитика, что ж, так тому и быть.

Я вижу Гамлета в каждом из нас. Кто из нас время от времени или даже каждый день не оказывался во власти некоего комплекса, в котором мы следуем за сценарием, указаниями, требованиями нашей личной и культурной истории? Кто из нас не топтался на месте, не шел на компромисс, не откладывал на потом, не искал оправданий, не обвинял другого, не отвлекался от решения насущной проблемы? Кто из нас не осознавал, что самое плохое в нашей жизни исходит от нас самих? Кто из нас в повседневных жизненных столкновениях вооружен непоколебимой самооценкой, готовностью принять вызов и пройти через то, что обрушивает на нас жизнь? Кто из нас не знал сопротивления, внутренней борьбы, вихря противоречивых мотивов и планов? Кто из нас не отворачивался от того, что глубины нашей души призывали нас сделать?

Кто из нас не отворачивался от того, что глубины нашей души