Генералы свыклись с тем, что их армии за зиму или из-за непривычно некомфортных условий постоя сокращались почти вдвое. Теоретически за дезертирство полагалась смертная казнь, но поскольку многие весной возвращались в строй, предвкушая поживу, то мудрые офицеры не задавали ненужных вопросов по поводу причин их отсутствия.

Мансфельд обладал несомненными организаторскими способностями. Он был плохой тактик, но умел наилучшим образом употребить деньги своих заказчиков на рекрутирование и расквартирование войск. Он мог набрать армию в рекордные сроки и содержать ее при разумных издержках, приемлемых по крайней мере для работодателей. Расходы крестьян, у которых стояли войска, Мансфельда, конечно, не волновали.

Поскольку набирать новую армию намного дороже, чем содержать старую, генералы-наемники обыкновенно начинали подыскивать занятия для своих людей сразу же, как только заканчивалась война. В этом смысле восстание в Богемии было для Мансфельда манной небесной: в 1618 году перед ним стояла проблема роспуска своей армии. В принципе Мансфельд был менее опасным авантюристом, чем другие вояки, которые впоследствии тоже примут участие в противоборстве. Он оказался не таким уж амбициозным. Он хотел лишь добиться общественного признания и заиметь на старость небольшое княжество. Мансфельд не будет церемониться в достижении своих целей: он обладал добродетелями, но все они относились к числу воинских. Отвага, стойкость, самодисциплина никак не дополнялись какими-либо гражданскими качествами; ему не была присуща обыкновенная человеческая честность в такой же мере, как и трусость. Деньги курфюрста Пфальцского, амбиции герцога Савойского, восстание в Богемии и даже война, которая скоро охватит Германию, — все это были для него лишь случайные детали в процессе исполнения желаний. На склонах и скатах европейской политики он видел только пути, по которым ему предстоит пройти в достижении своей цели.

Зимой после завоевания Пильзена Мансфельд оставил войско на квартирах, а сам отправился путешествовать. После Гейдельберга он приехал в Турин, где его принял более обыкновенного радостный герцог Савойский. В феврале 1619 года герцогу удалось договориться о женитьбе своего сына и наследника на сестре короля Франции. Восприняв это как знак того, что французское правительство готовится напасть на Испанию, герцог выразил пожелание стать императором и королем Богемии: в таком случае он одарит курфюрста Пфальца Венгрией и Эльзасом[143]. Мансфельда больше интересовала выдача жалованья армии, а не раздел Европы, и для их примирения потребовалась дипломатия Ангальта, прибывшего в марте из Гейдельберга. Мансфельда отослали обратно в Богемию, пообещав дальнейшую поддержку. Через полтора месяца дипломатических переговоров герцог Савойский согласился на альянс, заключенный по схеме Ангальта. Карл Эммануил, конечно, получит империю и, вероятно, Богемию, если сейчас поддержит курфюрста Пфальцского[144].

Энтузиазм герцога Савойского, похоже, передался Ангальту, не понимавшему, насколько слабы его позиции. Натолкнувшись на несговорчивость унии, он решил обратиться к королю Великобритании. Когда его посол явился к Якову I Стюарту, монарх дал ясно понять, что не желает иметь никаких дел с Богемией, говорил с ним на шотландском языке и процитировал, сознательно слегка исказив, три строчки из «Энеиды» Вергилия:

Пока Ангальт создавал воображаемый международный альянс, эрцгерцог Фердинанд пытался скрепить хлипкую солидарность внутри династии. Король Испании и правители Нидерландов с готовностью согласились помочь исходя из того, что поставить на колени Богемию не составит большого труда. Несколько смутило их вмешательство Мансфельда. Весной 1618 года повстанцы обрели силу не только в Богемии, зашаталась приверженность Габсбургам в Моравии, Венгрии, Лусатии и Австрии[146]. Присоединилась к восставшим Силезия. В Германии ходили слухи, будто Максимилиан Баварский может претендовать на имперскую корону. В Брюсселе разуверившиеся кузены Фердинанда задумались над тем, а не лучше ли пожертвовать им, поскольку поддержка будет стоить очень дорого и вообще может оказаться бессмысленной. Какой резон в том, чтобы отстаивать деятеля, чья слабость поставит под угрозу престиж династии и чьи шансы на императорскую корону невелики?

Все это время Максимилиан Баварский и Иоганн Георг Саксонский старались разрешить чешскую проблему до кончины императора Маттиаса. Если избрание его преемника произойдет в ходе восстания, то сторонники курфюрста Пфальцского могут захватить голос Богемии. Иоганн Георг и Максимилиан предложили повстанцам представить их требования на суд князей[147]. Иоганн Георг настоятельно рекомендовал им направить депутатов на генеральную встречу в Эгере в апреле 1619 года. Его труды оказались напрасными. Внезапно оборвалась последняя нить, удерживавшая германское хрупкое единство.

В девять утра 20 марта 1619 года отошел в мир иной император Маттиас.

В Богемии сразу же активизировались экстремисты. Запланированное собрание в Эгере отменили, все усилия были направлены на то, чтобы нарастить армию[148], наполнить казну и вовлечь в восстание Моравию и Лусатию. У правоверных католиков, многие из которых уже бежали, были отобраны все земли[149]. Аббат в Браунау едва не лишился жизни[150]. Турн опасался, что страну охватит хаос. По границам с Моравией и Австрией деревни опустошались, и крестьяне негодовали на правительство, отнимавшее у них добро и сыновей. Армия Турна, набранная принудительно, была совершенно непрофессиональной, солдаты болели, голодали, им мало платили, и они были готовы в любой момент взбунтоваться. Выражали недовольство горожане — и бедные и богатые: их заставляли подписываться на займы, чеканка фальшивых монет губила торговлю. Прагу наводнили голодные и возбужденные беженцы[151].