31 июля 1619 года Лусатия, Силезия и Моравия подписали с Богемией соглашение о создании конфедерации, имея целью сохранить национальное единство и протестантскую веру[169]. Сидя под солнцем наверху башни в Амберге, курфюрст Фридрих составил жене неоправданно восторженное послание. «Они приняли мои условия, — писал он, — и это вряд ли понравится Фердинанду»[170]. Его сомнения, конечно, развеял Ангальт, он снова чувствовал себя спокойно и уверенно.

Кроме конфедерации, у Фердинанда появились еще более серьезные неприятности. На окраине его земель взялся за оружие еще один враг. Маленькое княжество Трансильвания у северо-восточной границы Венгрии служило Габсбургам бастионом против турок. Его предводители теоретически являлись вассалами венгерской короны, но пользовались независимостью: они были слишком важны, чтобы относиться к ним как к подданным. Гавриил Бетлен, или, как его обычно называли, Бетлен Габор, был князем Трансильвании с 1613 года. Его восхождение на трон окружено легендами о коварстве, интригах и даже убийстве. Он правил подопечными жестко, подавляя инакомыслие почти ежегодными военными походами. Превосходный воин и хитрый дипломат, Габор менял союзников и противников в зависимости от ситуации: в их числе побывали и турки, и поляки, и император. Он был истым кальвинистом, и трагическое положение протестантов в Богемии дало ему повод для летней военной кампании 1619 года. Пока Фердинанд ехал во Франкфурт, низкорослый смуглый разбойник со своим войском вторгся в Венгрию. Наполовину протестантская Венгрия мгновенно восстала против ига отсутствующего Фердинанда. Не прошло много времени, как Турн вступил в контакте новым другом, и 20 августа 1619 года они заключили наступательно-оборонительный союз.

За день до этого конфедеративные государства Богемия, Лусатия, Силезия и Моравия объявили недействительным избрание Фердинанда и отказались признавать его своим королем[171]. Одним из первых узнал потрясающую новость курфюрст Пфальцский. Он подозрительно не поехал во Франкфурт, оставаясь в Верхнем Пфальце неподалеку от чешской границы. Трехнедельное душевное состояние успокоения испарилось, и он ворчливо писал жене, что повстанцы свергли Фердинанда и ему теперь надо думать над тем, как поступить[172]. Поздно курфюрст заколебался: Ангальт все уже решил.

26 августа чехи наконец собрались для того, чтобы избрать нового короля. Из пяти кандидатов сколько-нибудь серьезно могли рассматриваться только два. Граф Шлик, стремившийся избавить соотечественников от излишней опасности, настаивает на избрании Иоганна Георга Саксонского. Курфюрст сторонился повстанцев, но могли оказаться полезными его авторитет и мудрость: в случае необходимости он мог найти общий язык с Фердинандом. Избрание Фридриха почти наверняка означало войну и погибель — не для Фердинанда, а для Богемии. Советам Шлика вновь не вняли, Бетлен Габор уже был в пути, Фердинанд находился во Франкфурте, и верх взяли экстремисты. Королем избрали Фридриха большинством голосов — сто сорок шесть против семи[173].

Через два дня в обстановке мрачных предчувствий и предсказаний во Франкфурте начались выборы императора. До Майна еще не дошли вести из Богемии, но пчелы роились перед ратушей, и это, как считали в народе, было дурным предзнаменованием[174]. Когда Фердинанд занял место среди курфюрстов как король Богемии, шумно запротестовала группа бунтовщиков, и их пришлось утихомирить, прежде чем приступить к делу[175]. На нем была наспех сделанная диадема, корона находилась в руках повстанцев.

Трое католических курфюрстов без колебаний проголосовали за Фердинанда, то же самое сделал представитель курфюрста Саксонского. У него не было другого выхода. Хозяин послал его во Франкфурт с таким напутствием: «Ничего путного из этого не выйдет. Я знаю Фердинанда». Однако он так и не сказал, за кого надо голосовать. Говорят, будто курфюрст тогда был пьян, но он мог поступить точно так же и будучи трезвым. Представитель курфюрста Бранденбургского последовал примеру соседа. Затем долго и нудно говорил депутат курфюрста Пфальцского, получивший указания ни в коем случае не голосовать за Фердинанда. Расчихвостив всех других кандидатов, он отдал свой голос герцогу Баварскому[176]. Архиепископ Майнца тактично напомнил, что герцог Баварский согласился поддержать Фердинанда. Депутату Пфальца ничего не оставалось, как отменить предыдущее голосование и проголосовать за Фердинанда.

Тяжеленный свод конституционных прав, которые теперь должен был защищать новый император, был вручен Фердинанду, и он, полистав его небрежно, поднялся, чтобы принести клятву, с таким видом, будто он идет не присягать, а танцевать[177]. За стенами ратуши собралась огромная толпа, чтобы приветствовать императора, когда он выйдет на балкон, но именно в этот момент появились слухи из Праги. Толпа передавала их из уст в уста: Фердинанд низложен в Богемии[178]. Над взбудораженными людьми внезапно распахнулись высокие окна, и на балкон ступил сам Фердинанд, низложенный король Богемии и только что избранный и приведенный к присяге император Священной Римской империи германской нации.

Выборы в Богемии и во Франкфурте создали для курфюрста Фридриха непредвиденную проблему. Его голос был отдан за Фердинанда, и почти одновременно ему предложили принять корону, насильственно отнятую у того же Фердинанда. Подобно сопернику он предался молитвам, но его молитвы остались без ответа, повергнув его в отчаяние и слезы[179].

Фридрих укрылся в Гейдельберге, чтобы поразмыслить и обсудить все с советниками и князьями унии. При его дворе почти все были против того, чтобы соглашаться на богемский трон. Даже мать, дочь Вильгельма Молчаливого, умоляла его не ехать в Богемию. Для него составили перечень доводов «за» и «против», и минусов оказалось четырнадцать, а плюсов всего шесть[180]. Правда, его духовник узрел Божий перст в решении чехов, и он убеждал Фридриха согласиться[181]. Молодая супруга Елизавета на публике занимала нейтральную позицию, однако ей же приписывают ставшее легендарным заявление о том, что она предпочла бы есть кислую капусту с королем, а не ростбиф с курфюрстом. Как бы то ни было, в письмах она откровенно выражала пожелание, чтобы Фридрих принял богемскую корону[182], и вряд ли эта тема игнорировалась в супружеской спальне. Ее презрительное отношение к Фердинанду было хорошо известно. «Он видит одним глазом, и то плохо, — писала она довольно легкомысленно. — Боюсь, что он запаршивеет. Ведь у него нет денег, чтобы купить новые одеяния»[183].