Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я хочу рассказать тебе о цветах. У нас возле каждого дома обязательно растут цветы. Я люблю, чтобы пахли. Розы, лилии. Люблю, чтобы каждый вечер встречал меня запах цветов. Сам сажаю.
— Почему ты вдруг заговорил о цветах?
— Скучаю о них. Это первое. А во-вторых, хочу спросить: ты любишь цветы? Я тебя так вызываю на разговор. Ты извини, прерываю работу, но я на пять минут.
Сказать Генри, что она замужем… А сама, помимо воли, начинает рассказывать, почему они у себя не сажают цветы: каждая клетка земли занята овощами, фруктовыми деревьями — тем, что может кормить.
— Ты меня учишь истории вашей страны. Спасибо. А ещё я люблю собак. И здесь, как только снял квартиру, купил щенка. Ты любишь собак? — спросил он.
— У меня никогда не было, но в детстве я очень хотела собаку.
— Почему же не завела?
— От меня это не зависело. А отец, наверное, считает их бесполезными животными.
— Как странно. А я со своим щенком разговариваю. Знаешь, он всё понимает! И так смотрит на меня!
— А кто же гуляет с ним, кормит его, когда ты целый день теперь в Калуге?
— Мелком помогает. Мы с ним друзья. Он тоже очень любит собак. И живёт близко. Ну, я пошёл. Хорошего тебе дня и удачи во всех делах.
В другой раз он спросил:
— Скажи, пожалуйста, как твой учитель литературы относился к Достоевскому? Я тут взял в библиотеке «Идиота», раньше не читал.
Почему она улыбается ему, слушает его рассказы об Америке, добросовестно вспоминает всё, что говорил Давид Мироныч по тому или другому поводу.
Генри долго не задерживается. Десять-пятнадцать минут, и он уже осторожно прикрыл за собой дверь. А она всё ещё видит его улыбающееся лицо и не может снова начать работать.
Аркадий забегает к ней два-три раза в день на минутку.
— Здравствуй! — улыбается он. Осторожно дотрагивается до щеки или гладит по голове. — Ты как?
— У меня к тебе просьба, — говорит однажды. — Помнишь, ты сказала: одно из любимых стихов Давида Мироныча — «Вооружённый зреньем узких ос…»? Прочитай, пожалуйста.
— Почему вдруг?
— Мне очень нужно. Пожалуйста!
Она закрывает глаза — Давид Мироныч всегда закрывал глаза, когда читал стихи.
Юля открывает глаза — спросить снова — почему вдруг именно это? Но Аркадий уже идёт к двери.
— Спасибо, — говорит он и осторожно, как и Генри, прикрывает за собой дверь.
«Я только в жизнь впиваюсь и люблю завидовать могучим, хитрым осам…» — повторяет она. И долго смотрит в светлое лицо Аркадия.
Ночью, когда Аркадий уже спит, она снова повторяет эти стихи. Зачем именно они в середине рабочего дня понадобились Аркаше?
Задачка решается просто: что-то сильно затронуло его, и он пришёл определить главное.
Почему же щемит сердце? Что-то происходит, чего она не понимает.
Снова словно ребёнок шевелится. Снова она держит руки на животе.
Предчувствие? Митяй наступает на их с Аркадием жизнь?
Или что-то еще случилось, чего она пока не знает?
Два часа ночи, три…
— Ты почему не спишь?
— Я же не шевелюсь!
— Что случилось? — Аркадий включает свет. — Тебе плохо? Что-то болит?
— Не по себе мне. Не знаю, скребёт внутри… что-то не так, Аркаша, что это? Скажи!
Аркадий обнимает её, крепко прижимает к себе, шепчет:
— Сейчас я себе заберу твои страхи. Не поддавайся дурным мыслям и ощущениям. Мы с тобой разберёмся во всех проблемах и справимся с ними. Вот увидишь. Мы же вместе. Мама тебе пела, к сожалению, я петь не умею. «В лесу родилась ёлочка…» — шепчет он каждое слово песни отдельно. — Спи, Юленька, спи, моя девочка. Всё будет хорошо. Мы же вместе!
Под его шёпот, в его тепле наконец она засыпает.
Но утром никак не может подняться.
— Можно я ещё посплю? — просит она.
— Конечно, ни о чём не волнуйся. Я заскочу за тобой в одиннадцать! Это очень кстати сегодня, Ася приедет. Придумай, что ей делать. Доспи, Юленька, всё будет хорошо! — Он осторожно прикрывает за собой дверь комнаты.
Заснуть она так и не смогла.
Почему-то очень хотелось позвонить маме, но вряд ли она застанет маму в доме, да ещё одну. Какая-то сила подвела к телефону.
И трубку подняла мама. Голос — тих и слаб.
— Ты больна? — спросила Юля.
— Немножко, — сказала мама замедленным голосом.
— Что с тобой случилось? И кто делает дела?
— Папа взял помощницу, — сказала мама.
— Молодую?!
— Года на три моложе меня. Помнишь Любу? — Целый час, наверное, мама произносила эти несколько слов.
Юля помнит Любу. Люба часто проходила мимо их ворот и часто заговаривала с отцом.
— Мама, чем ты больна? Скажи честно.
— Сердце у меня.
— Врача вызывали?
— Мне делают уколы.
— За тобой ухаживают?
— Что за мной ухаживать? Лежу и лежу.
— Я приеду.
— Нет, доченька, пожалуйста, нет, прошу тебя.
— Почему «нет»?
— Во-первых, ребёнку вредно лишнее напряжение. Во-вторых, у тебя — работа, и, если ты уедешь, кто будет выполнять её?
— А в-третьих, мама? Скажи честно, что у тебя на самом деле — «во-первых» и «во-вторых»? То, что ты не хочешь, чтобы я видела, как тебе плохо? Или то, что не знаешь, как Бажен встретит меня? Или то, что у отца роман с этой Любой, и ты заболела из-за них?
Но последней фразы Юля не сказала.
Мама надорвалась. И, может, ночью не ребёнок беспокоил её, и не Митяй вторгался в их с Аркашей жизнь, а её сердце боялось за маму. Юля попыталась найти успокоительные слова, но все они звучали фальшиво. Положив трубку, она в бессилии опустилась на кровать.
Заскрежетал ключ. Ася.
Она, видимо, не ждала, что кто-то дома, — сразу прошла на кухню: прочитать записку, что делать сегодня. Записки не оказалось. Зато в раковине лежала грязная посуда после завтрака. Ася принялась мыть.