Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Джа нэ, – попрощался он с Мидори, поцеловав ее в лоб.
– Аниён, – ответила она, игриво улыбнувшись Чонхо.
Отпускать ее он не хотел, но пришлось вспомнить, что жизнь не всегда может быть сказкой, и часто она принимает жесткие повороты.
Пережив за короткое время так много чувств и событий, Чонхо хотел обдумать все это, и чаще всего помогала ему в этом скорость. Не возвращаясь домой, он еще некоторое время бесцельно ездил по улицам города, отдавшись ветру, дышащему ему в лицо. Он запутался, и никто бы не смог помочь ему кроме него самого. Даже ветер шептал неверные слова. Все сильно изменилось, но в то же время мир сохранял привычные очертания, даже петли левого створа ворот дома скрипели как обычно. Необычным был лишь человек, стоящий около этих ворот. Чонхо увидел его еще издалека, подъезжая к дому. Увидев, сразу же узнал, хотя встречал его всего лишь раз. Не было сомнений, он ждал именно его, беспрестанно вертя монету в пальцах. Казалось, он презирал это место, старался не приближаться к старым воротам и смотрел на все, окружающее его, с презрением. Даже здешний воздух ему казался грязным. Как он узнал, где живет его семья, Чонхо решил не спрашивать. Лучше не знать.
– Добрый день, – сказал он на ломаном корейском, увидев Чонхо.
– Здравствуй… Дзюн, – в ответ поприветствовал его Чонхо, начиная раздражаться его самонадеянностью. – Не утруждай себя, можешь говорить на японском, как-нибудь пойму.
– Она уже все рассказала тебе, да?
– Она ничего не говорила, только имя твое назвала.
– Вот как…
Дзюн снова принялся за сверкающую монету в сто иен, задумавшись о чем-то.
– Зачем пришел? – довольно резко и совсем негостеприимно спросил его Чонхо.
– Так грубо… – Дзюн уже хотел возмутиться совсем, но все же сумел подавить порыв. – Мне нужно, чтобы ты меня выслушал.
В небе было все больше и больше плотных облаков, преграждающих путь солнечным лучам. Ласточка пролетела низко над землей.
– Говори.
– Знаешь… Мы давно с ней знакомы, долго были вместе. Она не говорила? И теперь я не могу видеть ее, говорить с ней. Она не позволяет. Знаешь, как это тяжело? – Дзюн внимательно посмотрел в светлые глаза.
– А ты сам не сделал ей больно? Плакать не заставлял? – Чонхо раздражался все больше.
– Все-таки рассказывала…
– Нет, догадаться и так можно.
– Я совершил огромную ошибку, я говорил об этом, скажу снова. Но я не могу ей дозвониться, даже если дозвонюсь или встречу ее, она не захочет меня слушать. Я просто хочу, чтобы она поняла, что я сожалею.
С неба сорвалась холодная хрустальная капля.
– И при чем тут я? – поинтересовался Чонхо.
– Тебя она послушает. Точнее… – Дзюн задумался, достал из кармана маленькую квадратную коробочку. – Просто отдай ей это. – Он протянул коробку Чонхо. – Тогда она услышит меня и все поймет.
Чонхо нехотя взял коробочку, осмотрел с обеих сторон. На землю упало еще несколько прозрачных капель.
– Что там?
– Диск, там только один файл. Попроси ее прослушать его.
– Зачем я должен делать это? – спросил Чонхо, нахмурив брови.
– Я не хочу, чтобы она огорчалась, вспоминая обо мне. Если ты ее любишь, позволь, чтобы у нее был выбор.
– Если я люблю ее, то тебе помогать не должен, не так ли?
– Ты уверен в этом? О ней ты подумал?
– Я… – Чонхо с силой потер переносицу, совсем запутавшись. Из-за трудностей в языке и волнительной темы он временами переходил на корейский, но это не мешало двум молодым людям понять друг друга.
Вдруг дождь полился неотвратимо, грозя непредусмотрительным прохожим не оставить ни одной сухой нитки на них. Не обращая внимания на обрушивающуюся воду и отсутствие зонтика, Дзюн подставил ладонь каплям, словно хотел собрать их, наблюдая, как жидкие хрустальные стрелы стремятся пронзить кожу. Черные пряди волос прилипли к лицу, черные глаза смотрели в пустоту.
– Ну ты… – начал было Чонхо, но передумал продолжать разговор, посчитав, что он того не стоит. Не тратя времени на формальное прощание, он поспешил открыть ворота, чтобы завести мотоцикл во внутренний двор.
– Отдай ей диск, – вдогонку крикнул ему Дзюн.
Чонхо обернулся, но уже никого не увидел – дождь превратился в непроницаемую водяную стену. Чонхо вернулся домой промокший, уставший от долгого промежутка времени, в котором слились два дня и одна ночь. Он, почти не разговаривая, прошел в свою комнату и оставался там почти до вечера, мучимый тревожными мыслями, не дававшими покоя, хотя глаза уже слипались. Он посмотрел на коробку от диска, перевернул ее снова и снова. Первое, что пришло ему на ум, сломать диск на мелкие кусочки и выбросить их в Ханган, чтобы у них не оставалось никаких шансов вновь стать целым. При одном воспоминании об этом человеке Мидори еле удается сдержать слезы, зачем ее тревожить? Он уже открыл пластмассовую коробку, чтобы воплотить задуманное, но передумал в последний момент, закрыв крышку. Он хотел просмотреть содержимое электронного носителя, но посчитал, что в таком случае поведет себя низко. Чонхо захотелось спрятать эту вещь где-то у себя и забыть о ней навсегда. Он уже положил диск куда-то в дальний ящик шкафа, быстро избавившись от него, словно диск прожигал кожу рук. Но ему показалось вдруг, что диск только смеется над его попытками забыть обо всем этом, ведь, посмотрев в глаза Мидори, он не сможет не вспомнить о том, что скрывает от нее важную вещь…
Все эти мысли проносились в его голове с огромной скоростью, и беспокойное сердце стучало все быстрее. Придя к выводу, что лучшее решение придет завтрашним утром, он попытался заснуть, но и сон был беспокойным, нисколько не позволяя отдохнуть от тяжелого дня.
Следующий день действительно принес единственное решение, но вот лучшее оно было или совсем наоборот – сказать было сложно. «Если любишь ее…» – слова эти эхом отдавались в голове. Что такое любовь? Ему нравилось говорить с ней, видеть ее, хотелось прикоснуться, обнять, быть с ней. Не она ли это? Он должен предоставить ей выбор, говорил Дзюн. Все же, с какой стороны ни посмотри, когда-то Дзюн был дорог ей. И Чонхо она не принадлежит.
В конце концов, Чонхо решил отдать ей диск. В любом случае
